Оттуда же

[Bercut_bird]

ГЛУБОКИЙ ПОИСК

Неудобства начались с первых же минут. Администратор почему-то очень
уж тщательно изучал мою трудовую книжку, трижды перечитывал анкету.
Естественно, это меня раздражало. Мне пятьдесят пять лет, доктор наук, у
меня ряд серьезных научных работ. Я не отвечаю за того балбеса, каким был
в шестнадцать лет, когда бросил школу и завербовался в Коми АССР на
лесоразработки. И ничего общего также не имею со слезливым юнцом, который
после несчастной любви - тьфу! - едва не покончил с собой, бросил
прекрасный вуз, только бы не встречаться с предательницей, после чего два
года работал на подсобных работах, разгружал вагоны. Но это все, как и ряд
других вывихов молодости, отмечено в трудовой, закреплено печатями. И для
бюрократа это важно.
- Да, - сказал администратор медленно, - вы успели
попутешествовать...
- Последние пятнадцать лет я работаю на одном месте, - ответил я
сухо. - Извините, но я глубоко разочарован своим визитом. Мне очевидно
послышалось, что речь шла о каком-то важном эксперименте. Теперь я вижу,
что я зря теряю время, которого у меня не так уж много. До свидания.
Я поднялся, коротко поклонился. Администратор изумленно вытаращил
глаза. Я сунул трудовую книжку в карман и быстро направился к двери. Он
догнал меня уже у самого выхода.
- Ну что же вы так? - сказал он удивленно, ухватившись за мой рукав.
- Зачем же так круто? Я не спрашиваю о ваших работах, потому что и так
хорошо их знаю. Изучил даже, хотя не все понял. Мы тоже считаем вас в
числе наиболее обещающих ученых, потому и обратились к вам с предложением
принять участие в эксперименте! Мы собрали о вас данные...
- Любопытно бы взглянуть, - остановился я.
- Э-э, такое всем любопытно. Человек больше всего любит читать про
себя! Это исключено. Впрочем, после окончания эксперимента... не
понимаете?
Смешно, но я попался именно на эту удочку. Очень хотелось прочитать,
что же думают обо мне коллеги, друзья, родственники. Каким я выгляжу со
стороны? Какое впечатление произвожу?

Заведующий лабораторией Жолудев вошел в мою комнату замедленно, с
осторожностью. Я уже слышал, что у него под сердцем застряла пуля, давит
на какой-то клапан. Жизнь на волоске, но на операцию не идет: организм
изношен, не выдержит. Десять лет работы врачом в арабских странах не
прошли даром, а в благодарность - автоматная очередь в упор от
террориста... И то счастье, что выжил!
- Давайте я сразу введу вас в самую суть, - сказал он бесцветным
голосом. - Мы, как вы слышали, кафедра экспериментальной психологии...
Избавлю вас от научных терминов, ибо на языке нормального человека мы
занимаемся усовершенствованием человека.
- Ого, - казал я саркастически. - И далеко продвинулись?
- Не смейтесь. Я же сказал, что занимаемся, но не сказал, что
добились чего-то. Человек - это не новая модель телевизора или
холодильника. Да и мало кто знает, что такое - усовершенствовать.
Спортсмены тоже совершенствуют, так они говорят, но мы-то знаем что их
усилиями здоровые дети, которые могли бы вырасти учеными, писателями,
музыкантами, попросту превращаются в дебилов с огромными мускулами...
Бесстрастности хватило ненадолго, он заговорил горячо, обидчиво, я
невольно ощутил симпатию. К неудачникам всегда чувствуешь симпатию, к тому
же я и сам разделял его отношение к спортсменам. Не только потому, что
меня самого природа обделила если не ростом, то тугими мышцами, пришлось
самому наращивать.... А если и потому, что с того? Все равно спортсменов
не люблю.
- Если не поздно посовершенствоваться, - сказал я, - то я готов.
Да-да, это не спорт, человек может и должен совершенствоваться до конца
жизни. В чем заключается эксперимент?
- Несложен, уверяю вас. Вас поместят в отдельную комнату, уложат в
ванну с особым раствором, чтобы уравновесить гравитацию. Земное тяготение,
говоря проще. Вы не должны чувствовать тела, это отвлекает... Температура
будет подобрана так, чтобы не жарко, и не холодно. Словом, будете парить в
невесомости подобно космонавту. Кормить будут подготовленными
растворами... Это совершенно безболезненно, уверяю вас! Прямо в кровь. Но
вы ничего не почувствуете.
Я кивал, запоминая. Спросил настороженно:
- Но что я должен делать?
- Искать контакты, - ответил он просто. Перехватив мой недоумевающий
взгляд, пояснил. - Есть гипотеза... уже почти теория, что наш мозг
способен выходить в подпространство... Назовите его гиперпространством,
внепространством или как угодно, но суть в том, что мозг способен уловить
больше, чем самые сверхчувствительные приборы. И мы очень на это
рассчитываем.
Я спросил в приподнятом расположении духа:
- Хорошо бы... Но почему я? К вам, как я знаю, ломились многие.
Он развел руками, в глазах появилось странное выражение, тут же
исчезло. То ли хотел сказать, что я лучше, то ли еще что, но выражение
глаз почему-то напомнило мне, с каким видом администратор листал мою
трудовую книжку.

Я полагал, что день-другой буду привыкать к ванне, растворам, но едва
меня опустили в эту теплую воду, как сразу перестал ощущать тело. А когда
закрывал глаза, то ощущал себя, как, наверное, чувствовал бог-творец,
зависший в черной пустоте.
Иногда становилось страшновато, я распахивал глаза, белый потолок и
угол стены действовали успокаивающе. Веки опускались будто сами, снова
погружался в полусон-полудремоту. В темноте плавали цветные пятна, круги,
кольца, иной раз чудилось, что со мной пытаются установить контакт, я
бросался мысленно навстречу... и всякий раз видел, что это очередные
глюки.
Но к концу недели показалось, что нащупал во тьме нечто живое. В той
странной черноте нет расстояний, я не знал - рядом ли это нечто или же за
тридевять галактик, но тут же бросился жадно пробиваться сквозь непонятные
барьеры, страстно взывал к чужому разуму, чувствам, мысленно заверял в
дружелюбии...
Ответ пришел смутный, не словами и не образами, а скорее чувствами:
- Кто... кто это?
- Я, - закричал я, - человек разумный!.. Мыслящее существо...
дружелюбное и открытое... Я хочу с тобой общаться!
Некоторое время я ощущал только красновато-розовое свечение, потом
оформилось нечто, что я с некоторой натяжкой назвал бы даже образом:
- Кто... откуда... Какой?
Торопливо, захлебываясь словами и мысленными образами, я спешно
передал, что я - человек, двуногий, с планеты Земля, что вертится вокруг
Солнца, а Солнце эта такая звезда, что вертится на заднем дворе одной из
захудалых галактик, а та галактика находится на краю Метагалактики... Еще
нес какую-то чушь, ибо не силен в астрономии, но я просто боялся потерять
контакт, потому вываливал и вываливал уйму информации, пока ответ не
пришел настолько ясный, что я поперхнулся на полуслове-полуобразе:
- Понятно... Землянин. Русский. Эксперимент в лаборатории Жолудева...
Я едва не утонул в ванне, настолько удивился, начал барахтаться, но
контакт не оборвался, связь чувствовалась, наконец я сказал растерянно:
- Если вы это знаете...
- Еще бы, - ответил мысленный голос. Я уловил в нем досаду. - Вместо
того, чтобы отыскать братьев по Разуму, мы отыскали друг друга...
Интересно, сколько нас лежит в ваннах, вслушивается и внюхивается?
Я пробормотал:
- Жолудев мне ничего не говорил...
- А вы спрашивали?
- Н-нет...
- И я не спрашивал. Да и какая разница? Чем больше выйдет на поиск,
тем больше шансов..
Голос то слабел, то усиливался, но слышимость оставалась достаточно
четкой, я слышал чужой голос даже сквозь шум крови в висках.
- Но это уже шажок, - сказал я, скрывая разочарование. - Я что-то не
слыхивал, чтобы люди могли обмениваться мыслями... Или хотя бы образами.
Может быть, надо сперва научиться понимать друг друга, а потом пробовать
понять чужих в космосе?
- Это аллегория, - ответил голос уверенно. Я сразу представил себе
человека средней молодости, сильного и уверенного в собственной правоте,
успевшего сделать карьеру, пусть не самую высокую, но обогнавшего
одноклассников, а сейчас идущего к цели уверенно и напролом. - Но будем
искать... Время у нас еще есть...

Жолудев если и удивился, что мне удалось установить мысленную связь с
таким же испытуемым, то не отреагировал ни положительно, ни отрицательно.
Просто кивнул, поинтересовался не кажется ли вода холодной, не добавить ли
соли, а когда ушел, я с новой энергией бросился искать голоса в черноте
подпространства.
Второй, кто откликнулся на зов, был такой же испытуемый. Я ощутил
сильное разочарование, потом пришла успокоительная мысль, что если
кого-то, скажем, в Австралии положить в ванну с таким же подобранным
раствором, то и с ним свяжусь... может быть. Пусть не космос, но все
откроется возможность мысленной связи через континенты. А там, глядишь,
можно будет научиться и без ванн...
Жолудев однажды сказал благожелательно:
- Не истязайте себя так... Может быть, как раз в момент расслабления
получится лучше. Кроме того, нелишне посоветоваться... обменяться
опытом... или хотя бы впечатлениями с теми, с кем удалось связаться...
Хотя, гм, вам они могут не понравиться...
- А кто они? - насторожился я.
Жолудев пожал плечами, взгляд ушел в сторону:
- Понимаете ли... Нам важна психика... Нам не важно, кем человек
работал, какую музыку любит.
- Понятно, - прервал я. Не люблю, когда в разговоре мелькают
"понимаете ли", "знаете ли", "видите ли", это крайне невежливо, культурный
человек никогда не оскорбляет этими словами собеседника. - Мне тоже не
важен пол, возраст, и кто сколько сидел в тюрьме. Но если они лежат вот
так же в ваннах с теплой водой, мне есть о чем с ними переброситься
словцом. Если, конечно, это не нарушит чистоту эксперимента.
- Не нарушит, - ответил Жолудев.
Он чуточку замялся, я тут же спросил настороженно:
- Что-то не так?
- Нет-нет, все в порядке, - сказал он поспешно. - Только крохотный
пустячок... У меня просьба... Вы называйте их по номерам, хорошо?
- Хорошо, - ответил я с недоумением. - Если это важно...
- Важно, - улыбнулся он. - Вдруг да в минуту откровенности вы
исповедуетесь друг другу в каких-то грешках... Пусть не стыдно будет
потом. Вы друг друга не знаете!
- Обещаю, - сказал я. - И это все?
- Все, - ответил он со странной улыбкой.

На этот раз я сосредоточился на первом голосе, представил его
интонации, образ того человека, и, к моей радости, через минуту негромкий
голос произнес:
- Я слышу вас...
- Здравствуйте, - сказал я, ощущая некоторую неловкость, потому, что
я с людьми схожусь не сразу и не легко. - Я подопытный экземпляр... будем
считать меня номером седьмым. Просто так, мне эта цифра нравится. Как
здорово, что можно мысленно выбирать с кем вступить в разговор... Я ведь
уже нащупал еще одного... Как у вас дела? Я за неделю пока не продвинулся
ни на ангстрем.
- Я тоже, - ответил голос. - Чувствую слабость. Долго не мог понять,
что со мной происходит и где я нахожусь. Перед глазами и сейчас еще иной
раз плавают пятна...
- Эк вас взяло, - посочувствовал я. - У меня уже проходит... Сперва
тоже был как в тумане, потом все вернулось в норму.
- Завидую. А я все еще ошарашен. Говорите, вы отыскали еще одного?
- Надеюсь, отыщу и еще... Это намного проще, чем нащупывать мысли
разумных осьминогов в другой вселенной.
Он хохотнул, я ощутил его веселье. Следующий партнер, которого я
условно назвал номером первым, еще больше обрадовался моему звонку. Голос
у него был молодой, и я по интонации и ряду высказываний понял, что
разговариваю с крепким парнягой, который больше заботится о своей
спортивной карьере, чем о мировых проблемах. Точнее, о мировых проблемах
не думает вовсе. Между тренировкам клепает девок. Вот и все.
Открытие меня обескуражило. Не ошиблись ли экспериментаторы? Но
открытия на меня просто сыпались: в тот же день к вечеру я ощутил среди
бездн пространства еще чье-то присутствие, жадно прильнул, вошел в
контакт. Ответил мягкий голос:
- Кто здесь?
- Здравствуйте, - сказал я. - Похоже, судя по слышимости, мы все из
одной группы... Лаборатория Жолуева? Как двигаются ваши дела?
- Средне... - ответил голос с заминкой. - Я пробовал входить в
самадхи асампрайната, чтобы уловить Зов, но много помех...
- Вам удается что-нибудь сделать? - воскликнул я. - Поздравляю!
- Пока поздравлять рано. Только смутно чувствую эту дорогу, нащупываю
ее сквозь тьму, но еще слаб... Однако же другие великие проходили?
Находили путь к воссоединению с Мировым Разумом?
Он еще говорил что-то о Шамбале, парапсихологии, эзотерических
науках, но я не слушал, я ждал только паузы, чтобы вежливо закончить
разговор. С этим испытуемым все ясно. Я сам в средней молодости переболел
подобной глупостью, да и сейчас нередко встречаю людей образованных и
вроде бы не абсолютных идиотов, которые на полном серьезе верят в НЛО,
телепатию, тибетские тайны и прочее-прочее. Хорошо, хоть перестали
говорить о бермудском треугольнике, снежном человеке и деревьях -
людоедах!
Ночами спал теперь мало, мозг уже не ломился по космосу в поисках
барьеров, мысли рассеянно блуждали. Интересно, у соседей успехи такие же?

Или у кого-то намечается прогресс? Правда, после первого контакта как-то

отпало желание с ними общаться. Не то, что именно отпало желание, но я

как-то сразу ощутил, что никто из них не откроет Истину. Во всяком случае,

не откроет ее тот затравленный жизнью трус, который отчаянно надеется, что

вот-вот приедете барин, барин все рассудит. Из космоса барин, с НЛО. Да и

второй, спортсмен, как назвал я его условно, тоже мало вероятно, чтобы

что-то сделал в этой области. Слишком занят своими мышцами, а сила есть -

ума не надо. Я предпочел бы инвалида в соседней комнате. Те чаще

компенсируют физическую слабость духовной мощью.





Все-таки одиночество - штука малоприятная. Я с удивлением открыл, что

хотя я по природе своей человек некоммуникабельный, но к концу недели

начал общаться с коллегами. Правда, коллегами их было можно назвать только

с огромной натяжкой. Или, будучи наделенным особым чувством юмора, которым

я, увы, не обладал.

Один, как стало понятно с первого же разговора, был спортсмен.

Культурист. Усердно занимался изометрической гимнастикой, чтобы экономить

время. Рассуждал как удобно ею заниматься в городском транспорте,

незаметно напрягая группы мышц. Так, дескать, экономится уйма времени, а

дома можно заниматься штангой и гантелями. Я не спорил, хотя знал и другие

способы разумно расходовать время. Спорить было не о чем. Мы были более,

чем разные, как если бы он был для меня марсианином или говорящим

осьминогом.

Не спорил я и с другим, которого назвал для себя Мистиком. Прошло то

время, точнее - прошел тот возраст, когда я с пеной у рта доказывал людям,

что занимаются они абсолютной чепухой. Теперь я вижу, как я глупо

выглядел. Доказывать можно тем, кто верит в доказательства, а девиз этих

людей: "Важнее чувствовать, чем знать". Они не верят в то, что дважды два

всегда четыре, но верят в астральные миры, загробную жизнь, бессмертие

тибетских мудрецов.

Второй был Олегист или Мафусаилист. Я не сразу выбрал термин, а для

меня это важно - люблю точность, - ибо князь Олег хотел прожить как можно

дольше, даже отказался от своего коня, а древний патриарх, вообще,

каким-то образом ухитрился прожить свыше девятисот лет... Лучше бы

Олегист, даже с малой буквы, ибо этот князь в самом деле делал попытки

продлить жизнь, даже ценой нелегких ограничений, но я все же пришел

постепенно ко второму названию, инерция победила: Мафусаил более известен,

чем князь Олег.

Мафусаилисту не надо постепенно отказываться от коня, но он отказался

от всего, что грозило опасностью: от соли и сахара, кофе и чая, мяса и

мучного...

Кроме того, жестко блюл режим, не допускал недосыпания, избегал

стрессов, с женщинами не знался. Словом, растягивал жизнь, как резинку. В

загробную жизнь не верил, а смерти боялся, потому был мрачен, что не

способствует долголетию, завидовал всем, кто моложе.

Этот мне понравился меньше всех. Впрочем, мне здесь никто не

нравился, но к мафусаилисту я ощутил даже неприязнь.

Я связался с четвертым:

- Алло?.. Как дела идут у вас? Мы все, приходится признаться,

застряли.

Приятный грустный голос ответил:

- Может быть, к лучшему?.. Уж очень мы увлеклись технической стороной

дела. Машинная цивилизация заполонила землю, а нравственные аспекты

позабыты... Моря и океаны задыхаются от нефти и отходов, половина

животного мира уже истреблена начисто...

- Спасибо, - поблагодарил я, даже не дослушав, и вышел из контакта.

С этим вообще яснее ясного. Алармист. Апологет антисайонтизма, или

антисциентизма, как пишут в провинциальных изданиях. Член общества охраны

памятников старины. Призывает воспитывать народ историей. Призывает назад

к природе, в старое доброе время. Правда, сами они это называют - вперед к

природе.

Что за странный выверт у экспериментаторов?





Не шло дело и на третьей неделе. И снова мысли вернулись к странному

подбору команды. Не здесь ли ключ? С Мистиком еще можно как-то понять:

отчаянно стремится понять мировые константы, но как с остальными?

Спортсмен занят своими мышцами, мафусаилист вообще плюет на все и бережет

здоровье, алармист тянет в "старое доброе прошлое" с крепостным правом,

дикостью, эпидемиями...

Постепенно оформлялась идея, показавшаяся сперва невероятной. Мол,

остальные члены нашей команды подобраны только для того, чтобы каким-то

образом стимулировать мои мыслительные процессы. Я далек от того, чтобы

считать себя гением и ставить во главу угла, но как иначе все объяснить?

Явно же остальные не могут решить задачу! У нас это называлось "постучать

в дурака". То есть, когда уже зашел в тупик, придумать ничего не удается,

тогда спрашиваешь совета у дурака. Он тебе такое нагородит!.. И, как

всякий дурак, уверенно и с апломбом, что раздражает больше всего.

Начинаешь с ним спорить, опровергать, выдвигаешь доводы... и вдруг

натыкаешься на решение!

Конечно, так получается далеко не всегда, иначе в каждой лаборатории

держали бы по дураку на зарплате, чтобы директор и администраторы

полагали, что уж с ними-то ученые советуются на полном серьезе... Словом,

здесь этих испытуемых держат для того лишь, чтобы я мог отталкиваться от

их мнений, спорить, искать!





Приятнее всего было разговаривать с четвертым, я назвал его про себя

Технофилом. У этого - влюбленность в строгую логику, презрение к верящим в

НЛО, телепатию, жизнь после смерти, астрологию, Несси, тайные знания

древний... Только алгеброй гармонию! Других путей нет и быть не может.

Черт, тоже не очень-то приятный человек, уж слишком однобок, но все

же не такой дурак, как Мистик или Спортсмен.

Итак, еще раз. Что я имею? Вторую неделю лежу как Ихтиандр в теплой

воде, балдею, а в соседних номерах такие же дурни. Еще раз: первый -

Спортсмен. Культурист, занятие греблей на каноэ. Изометрическая гимнастика

в транспорте. Мячик в ладони. Женщины делятся на два типа: машки и клюшки.

Одни для показа, другие для гормонального тонуса. Помешан на рыцарстве,

хотел бы побывать мушкетером.

Второй: мафусаилист. Йога. Хатха и немного раджа. Сыроедение,

вегетарианство. Очищение, Здоровье. Попытка осознать мировые константы

через самадхи асампрайната. Мировой разум. Калпы. Отчаянные попытки -

проговорился, чуть не до инсульта, - понять мировые константы, пробраться

через чувство. Для него чувствовать важнее, чем знать. Идиот...

Третий - алармист. Контркультуртрегерство. Антинаука. Антисайонтизм

или антисциентизм, как пишут в провинциальных изданиях. Общество охраны

памятников старины. Воспитание историей. Назад к природе. Старое доброе

время.

Четвертый - технофил. Сразу начинает издеваться как над тупоголовыми

спортсменами, так и над трусами, что пытаются продлить жизнь на

год-другой, хотя какая разница во сколько откинуть копыта: в семьдесят или

семьдесят два? Зло высмеивает алармистов, что зовут назад в прошлое, но не

отказываются от телевизоров, холодильников, даже не переселяются из Москвы

в глухие деревни поближе к природе... Хорош, но уж лишком отказывает в

праве на жизнь всем дуракам и юродивым...





Еще неделю первые полдня бился в незримые стены, ломился в

подпространство, пытался установить контакты с существами других миров, а

вечером, уже одурев от усилий, беседовал с беднягами из соседних ванн. У

них, естественно, успехов было не больше, чем у меня.

Об эксперименте можно рассказывать долго, но когда к концу месяца

результаты все еще были на нуле, я сказал Жолудеву с неловкостью:

- Чувствую, я вас подвел... Месяц коту под хвост.

- Ничего, все не так быстро делается...

- Увы, - сказал я. - Это был мой отпуск, который я потратил на ваш

эксперимент. А от моей работы меня никто не освобождал.

Жолудев дернулся, даже слегка побледнел:

- Вы... дальше не хотите?

- Не могу, - признался я. - Уже и то, что я отказался ехать на

дачу... Да и то правда: копаться в грядках не люблю. Я все-таки дитя

асфальта. А вот работой пожертвовать не могу. Не обессудьте.

Жолудев уже справился с собой, ответил с вымученной улыбкой:

- Спасибо и на этом. Вы ведь на добровольных началах, бесплатно! А

сейчас плати за все... Денег на науку почти не отпускают. Что ж, полежите

еще несколько минут, вам помогут выбраться.

Двое дюжих медиков явилось быстренько, даже с их помощью в самом деле

выполз из ванны как дряхлая старуха. Обессилел, отвык от гравитации. Если

бы не их сильные руки, даже брюки натянуть бы не сумел.

Жолудев предупредил:

- Еще сутки придется потерпеть наше общество. Адаптация, то да се...

А завтра с утра вы уже дома.

- Да я мог бы и сегодня, - возразил я слабо. - Мне-то отдохнуть

несколько минут. Всего лишь обвыкнуться. Восстановить реакцию.. Я же не

полгода в невесомости на космическом корабле!

Жолудев покачал головой:

- Вы сами на моем месте поступили бы так же.

У него были мудрые, всепонимающие глаза. Я заткнулся. На самом деле

я, человек осторожный, на обратное привыкание отвел бы суток трое.





Полдня я валялся на мягкой постели, что казалась невыносимо жесткой,

с наслаждением потягивался, вслушивался в напряжение отвыкших от нагрузки

мышц. Обед был настоящий, хотя раньше я не назвал бы обедом полужидкую

манную кашу. Правда, и от этой порции на блюдце, что не насытила бы и

котенка, в желудке появилась приятная тяжесть.

Время тянулось невыносимо медленно. Когда Жолудев зашел проверить мое

самочувствие, я спросил:

- А как... остальные?

Он развел руками:

- Тоже.

- Не удается?

- Ну... у них, как и у вас, времени в обрез. Я же сказал, фонды

урезаны, мы держимся больше на пожертвованиях, помощи добровольцев. Наши

сотрудники - сплошь энтузиасты, живут на такую зарплату... Даже доктора

наук стыдятся подходить к кассе, когда зарплату получают наши слесари.

Он говорил что-то еще, отводил глаза, но я чувствовал фальшь в

голосе. На самом деле, как я понимал, тем людям уже нет смысла оставаться

а ваннах.

Стрелка часов подползла только к девяти вечера, а раньше утреннего

обхода меня точно не выпустят. Жолудев поднялся уходить, когда я

неожиданно для себя попросил:

- А нельзя ли... повидаться с моими коллегами?

Он удивился:

- Зачем? Вы ведь не ладили!

- А что еще делать? - спросил я. - Спать рано. Их, как я понимаю,

тоже не выпустят до утра. Вам не до нас. А мы хоть посмотрим друг на

друга. А то даже имен не знаем!

Он, как мне показалось, замялся в нерешительности:

- Уверены?

- Уверен, - ответил я. - Это ж ни к чему не обязывает! Как в купе

поезда. Можно и пооткровенничать, ибо каждый сойдет на своей станции,

больше никогда не увидимся.

- Если вы так уверены...

- Уверен, уверен!

- Если у вас нет предубеждения...

- Есть, - возразил я. - На самом деле я их всех презираю. Но я уже в

том возрасте, когда понимаю: не все могут быть такими, как я. И нельзя

ненавидеть других только за то, что они меньше умеют, меньше понимают.

Конечно, ни одного из них я не пригласил бы в гости, не стал бы общаться

там, за стенами этого здания. У меня есть свой круг... Правда, там я

словно окружен зеркалами: все мыслят так же, поступают похоже, оценки наши

обычно совпадают... Ну, это вам понятно. Не думаю, что у вас другой круг.

Вряд ли среди ваших близких друзей есть тупоголовые каратэки,

придурковатые йоги, помешанные алармисты.... Словом, вы организуете нам

встречу?

Он вздохнул, долго молчал, пристально глядя на меня. У меня в душе

начало появляться нехорошее предчувствие.

- Организую, - ответил он медленно. - Это... нетрудно. Дело в том,

Юрий Иванович, что все ваши невольные участники эксперимента находятся в

вас.

Он сказал так просто, обыденно, что я даже не вздрогнул, смотрел

бараньим взглядом. Но Жолудев остановился, ожидая моей реакции, и я сказал

с понятным неудовольствием:

- Простите, не понимаю. Я не очень хорош в иносказаниях, все-таки

человек точных наук...

Он грустно улыбнулся:

- На этот раз точнее не бывает. И Первый, и Второй, и Третий, и

Четвертый - это вы сами. Правда, в разные периоды жизни. Искатель

приключений до двадцати лет, мафусаилист в тридцать, технофил в тридцать

пять, алармист в сорок... Вы забыли? Стараетесь не вспоминать "ошибки

молодости"?

- Я не совсем понял вашу аллегорию, - ответил я нервно. - Но то у

меня были действительно потерянные годы. Если иной раз вспомню, то даже

спина краснеет! Но стараюсь не вспоминать.

Он возразил с живостью, глаза загорелись, а на щеках выступили

розовые пятна:

- Почему? Разве были по-настоящему позорные периоды, когда бы вы

увлекались чревоугодием, были бы болельщиком или бабником - теперь их

называют, если не ошибаюсь, "спортсменами"? Наркоманили, интересовались

мальчиками? К тому же это не аллегория, поймите! Вы в самом деле общались

с собой. В вашем сознании остались эти личности, вы их изолировали,

загнали в дальние уголки мозга. Но они есть. Они живут, существуют. Это

тоже вы. Не иносказательно.

Я замер, ощущая, как меня охватывает ледяная волна.

- Не понимаю, - выдавил я наконец. - Вы хотите сказать... Вы сказали,

что сумели как-то связаться с этими тупыми личностями...

- Да.

- И в соседних камерах никого не было?

- Не было и самих соседних камер. Вы были один. И разговаривали со

своими "Я" прошлых стадий развития. Да, человек нередко остается до конца

жизни на первой. Иные вскарабкиваются на следующую. Живут и умирают в

поисках продления жизни, йоге, оккультных науках и прочем-прочем...

Немногие проходят и через эту стадию, попадают в другую... Еще меньше тех,

у кого хватает сил перейти еще дальше... У вас, Юрий Иванович, этих стадий

больше, чем у многих. Потому мы вас и пригласили для эксперимента.

Я слушал потрясенно, вспомнил и странную ухмылку администратора,

который листал мою трудовую книжку. Значит, их как раз и привлекло то, что

я поколесил по стране, побывал, бывал бит сам и научился бить в ответ...

- И что же, - сказал я ошарашено, - сам эксперимент... поиски других

в гиперпространстве...

- Вы их нашли, - ответил он мягко.

- Я... искал их?

- Да. Человек - это и есть вселенная. Его психика, его мир... Их еще

познавать и познавать. Мы стоим на самом берегу океана. Мы не знаем ни

глубин, ни где другой берег.

Я пытался совладать с сумятицей в мыслях:

- Но... зачем?

Жолудев помолчал, словно затруднился с ответом, ответил с некоторой

натугой:

- Дело в том, что в лучшем случае каждый из нас только...

полчеловека, да где там полчеловека! Дай бог, чтобы хоть на осьмушку был

человеком! Увы, каждый из нас столько давил в себе хорошего... Погодите с

возражениями! Я тоже, как и вы, уверен, что я отсекал в себе отжившее,

глупое, неверное. Да только я знаю теперь, что эта уверенность ошибочна.

Мы всегда себя оправдываем. Всегда. Так уж устроена наша психика. Нужна

совсем уж большая катастрофа, чтобы мы признались в ошибке. Не в ошибочно

выбранном пути, а только в ошибке. Не в стратегии, в тактике. Разве не

так?

- Ну, - сказал я с неохотой, - есть разница, признать, что свалял

дурака, или признать себя дураком...





Когда он ушел, я, не в силах лежать, поднялся и заходил взад-вперед

по комнате, но быстро устал, снова лег и вперил глаза в потолок. Там было

пусто, в отличие от сумятицы в моей голове, снова вскакивал и метался,

натыкаясь на стены. Я уже понял, поверил Жолудеву, даже восхитился

чистотой и оригинальностью эксперимента. Вот только мотивы еще до конца не

укладывались в сознании, в душе...

И вдруг как ослепительная молния сверкнула в сознании. Я остановился

оглушенный, потрясенный. Так вот на что страстно надеется Жолудев!

Безумная идея, настолько безумная, что даже вслух ее не в состоянии

назвать, настолько нелепая, настолько дикая, противоестественная...

Я лег, расслабился, вогнал себя в состояние расслабления. В ванной

было бы легче, но теперь я знал, кто эти сильные и тупые личности, слепо

уверенные каждый в своей правоте и непогрешимости.

- Ребята, - сказал я охрипшим голосом, - да что же с нами... Если мы

понимаем... не один же я понял, посмотрите через меня и вы...

Я понимал, что это критический миг, ибо что понятно сорокалетнему,

того не понять школьнику младших классов, что с трудом понимает алармист

или технолюб, то с отвращением отвергает спортсмен, одинаково глухой как к

призывам одного, так и к стремлениям другого. А йог не только не способен

понять - извилин недостает, но и не захочет даже слушать.

Несколько минут тянулось томительное ожидание, заполненное отчаянной

надеждой и тревогой, трусливым опасением потерять свое крохотное "я".

Каждый из нас знал, что только он прав, а все остальные - дураки и полные

дебилы, даже если эти остальные - он сам на другой ступеньке. Неважно, на

более ранней или более поздней. Все равно идиоты, потому что прав может

быть только он, только я.

- Взгляните через меня, - повторил я настойчиво. - Не отвергайте

заранее... Только взгляните моими глазами... А потом решите! Каждый волен

остаться в своей скорлупе... Простите, в своем мире, единственно

правильном... Прошу вас, только взгляните...

И потом вдруг в мозг хлынул мощный поток чувств, мыслей. Первое

ощущение было стыд... Мне было стыдно, что я высокомерно презирал

алармиста, культуриста, мистика, технофила... Стыдно, что презирал других,

только потому, что они не такие как я, стыдно за других людей, которые

поступают точно так, как я еще несколько минут назад...





За час до утреннего обхода мы закончили слияние. Я поднялся, все еще

пошатываясь от хлынувших в мозг образов, цветных пятен. Перед глазами

двигались отдельные предметы, стены то отодвигались, то придвигались

вплотную, В висках покалывало, и тогда стена изгибалась, а когда я

задерживал дыхание - приближалась вплотную, и я трогал ее пальцами. Стоило

мне напрячься, и мне казалось, что я вижу сквозь стену. Или видел в самом

деле?

Потрясенно огляделся по сторонам. Я живу в этом крохотном мирке,

самом бедном из беднейших? А беден и ничтожен он только потому, что... Но

я же знаю, в самом деле теперь знаю, что в этом мире нужно делать в первую

очередь. Знаю даже то, что я в этом мире первый полноценный человек.

Единственный во всем мире!

Когда я поднес ладонь к замку, там щелкнуло. Собачка отодвинулась,

дверь распахнулась сама. Я вышел, дверь с легким стуком захлопнулась, а

три щелчка сообщили, что замок добросовестно вернул засов на место.

По коридору медленно шел Жолудев. Лицо его было бледно, под глазами

чернели мешки. Он тяжело дышал, хватался за стену.

Я прошел в двух шагах незамеченным, потому что хотелось

сосредоточиться на своих мыслях. Но одновременно я развернул его в

четвертом измерении и вынул пулю. Я шел дальше и, не оборачиваясь, видел,

как походка Жолудева постепенно стала увереннее, а по ступенькам он почти

взбежал.

@темы: Рассказ