[Bercut_bird]

28.12.2012 в 18:17

Пишет  Morceleb:

Мораль у сказочки правильная, да.

28.12.2012 в 11:07

Пишет  Wizzard Rick:

Пятиминутка романтоты

13.12.2012 в 17:48

Пишет  Cathar:

Поучительная притча от Сашо
Жила-была, значит, девочка и, как полагается, очень любила мальчика.
Хорошая девочка была, и мальчик тоже хороший был, вот только была у него сердечная рана, которая каждый день расходилась на груди ужасной, широкой багровой полосой и подолгу истекала кровью, портя мальчику рубашечки со свитерочками. Мальчик никак не помирал, только всё бледный и печальный делался, и говорил подолгу – то ли о ране об этой, то ли вообще с ней с самою. И не хотел мальчик рану зашивать. Моя, говорил, рана, мои рубашечки со свитерочками, не вам стирать – не вам и лезть, пойдите прочь, я, говорил, космонавт, вашу мать.
Ну, по первой поре никто и не лез. Кому охота в крови руки пачкать? На мужские слёзы смотреть? И уж услышать случайно, что рана-то и впрямь говорящая, точно никто не хотел. Мальчик не горевал, что к нему подходить боятся, пока у него грудь кровит, даже сам радовался – никого, мол, не побеспокоит своим странным недугом. И все были довольны.
Но это вот пока девочка не влюбилась.
А девочка влюбилась и вся такая сразу же захотела с мальчиком хороводы водить, ярмарки посещать, за ручки держаться, под одним одеялом холодные вечера коротать. Нарядов прикупила, чтоб хорошенькою выглядеть, кудри щипцами навела, потушила горящий склад, отыскала два снопа пшеницы да трёх коз и пошла свататься.

– Давай, – говорит девочка мальчику, – Мы с тобой будем чмакелафке! Того-этого! Лорем ипсум! На мягком ложе сна не раз во тьме ночной!

Мальчик поморгал-поморгал, вспомнил, что сам от девочки без ума, и уже хотел было согласиться, но в этот самый момент у него, как назло, страшно загорелось в груди: под костью взбурлило, живое, злое, окаянное и неусыпное, сама кость треснула и разошлась вместе с кожей, и всю рубашечку снова кровью ухайдокало просто пиздец как.
Мальчик расстроился и попятился, руками закрывая стремительно расползающееся по белой ткани пятно от глаз девочки.

– Любимая, – сказал он как можно более нежным голосом, чтобы девочка не подумала, что он от неё отказывается. – Извини, я на тракторе. Я тебе попозже перезвоню.

И как захлопнул дверь прямо у девочки перед носом, и тут же на пол повалился от боли, и давай себе грудь пальцами скрести и царапать, как будто там, в этой груди, какая-то толстая, длинная, удушливая змея об его большое и чистое сердце старую чешую стёсывала и соскребала.
Девочка нихуя вообще не поняла, но обижаться не стала. Розу в петлице поправила и решила, что и впрямь попозжей зайдёт. Не убежит же, в конце концов. Сказал же, в конце концов, «любимая»!
Зашла попозжей, а

ИНТРИГА БОЛЬ МЛАДЕНЕЦ САТАНА >>>

мальчик её уже сам встречает. Чистенький, нарядненький, шею вымыл, одеколоном набрызгался. Радостный весь.

– Давай, – первым начал, – Мы с тобой будем чмакелафке, того-этого и лорем ипсум. И не только во тьме ночной, ты мне и при свете дня очень нравишься.

Девочка аж просияла, зарделась вся. Кинулась на него с объятиями, и они зажили. Того-этого, собственно говоря. И первую неделю всё было лучше всех, а потом медной пиздой накрылось.
Целует, значит, девочка мальчика, а ей шипение мерещится.
Как будто кто-то её сучкой грязной зовёт и повелевает проваливать. И мальчик как будто тоже слышит. Хмурится, смотрит мутно – только вот не от поцелуев муть. Девочка, не будь дура, наклоняется к мальчикову уху и спрашивает: ты слышь?
А мальчик ещё сильней нахмурился и отвечает:

– Слышу. Это моя сердечная рана. Она теперь будет жить с нами.

И девочка слышит, что шипение-то всё громче и настойчивей, а по груди горячее и мокрое. Посмотрела вниз – бля, кровища! Завизжала, штанишки и лорем ипсум подобрала, убежала в ванную комнату, и там на щеколду закрылась.
Мальчик горько вздохнул и лёг на постельку. Искровенил все простыни, пока лежал, но заснул. Просыпается – рядом девочка, серьёзная и добрая, с цветами, тоже шею вымыла, повязала пояс и брызнула духов.
И такая говорит ему:

– Я тебя всё равно чмакелафке.

Теперь мальчик охуел.
Как же так, подумал мальчик, это какая сумасшедшая должна быть готова на такое подписаться? Впрочем, мальчик так эту девочку сам чмакелафке, что на радостях обо всём позабыл, полез обниматься и достать чернил и котиков.
Снова, значит, мальчик и девочка стали чмакелафке, и снова всё было лучше всех, а потом пиздой адамантиновой накрылось.
Целует девочка мальчика, а ей шипит: сучка! Проваливай! Он мой! Не трогай его!
Не привыкать. Пшлонах, выпей йаду, шептала девочка в ответ, ухмылялась и целовала дальше.
Готовит девочка мальчику ужин, а ей шипит: так готовят только мудаки! Шалава безрукая!
Зовёт девочка мальчика ромашек на лугу пособирать, а ей шипит: нихуя ему не нужны твои ромашки, пизда тупая, не лезь!
Это, знаете, не каждый вытерпит.
Настоебенило девочке, короче.
Настоебенило шипение слышать на каждом шагу, настоебенил запах крови повсюду, настоебенили мальчиковы бледность с печальностью неизбывные, всё настоебенило. Решила девочка воспользоваться принципом общего блага. Или большего блага. Или меньшего зла. В общем, что-то там было возвышенное и про чёрное с белым.
Подкралась девочка к мальчику ночью, придушила его подушечкой, распахнула рубашечку на груди и рану ему зашила суровыми нитками, сотканными из крапивы. И спать легла довольная: хорошо, мол, вышло, крепко и надёжно, с гарантией и техобслуживанием.
А через полчаса просыпается оттого, что кровищей опять пасёт и нитки трещат, и что-то шипит: дети в Мозамбике некормлены! Хватит спать, бугай! Бросай шалаву, собирай мешки с хлебом!
Девочка прямо аж возмутилась. Какая, нахуй, Мозамбика? Пошла к Боженьке и загадала желание: пусть, мол, у мальчика его сердечная рана спёзднется уже куда-нибудь. Боженька был добрый и желание девочкино исполнил. Была рана, и не стало её. А мальчик спал, нихуя не заметил. Мальчик-то.
А потом проснулся поутру и понял, что как-то подозрительно тихо вокруг.
Подскочил, глаза разул, ноздри раздул, вдыхая.

– Это ещё что за чудеса, – говорит, и сам себе грудь руками щупает, как будто накануне тканевый кармашек с деньгами ассигнациями подшил туда, а кармашек возьми да пропади. С ассигнациями оно, конечно, обидней бы было, потому что сердечную рану в карман не положишь и хлеба на неё не купишь, но всё равно ситуация-то пренеприятнейшая. – Где?

Тут и девочка проснулась.

– Чё, – спрашивает, – А зачем оно тебе? Оно какое-то паршивое и думает, что у меня сиськи маленькие.

Мальчик всё сразу понял.
Перестал грудь щупать, повернулся к девочке, глаза ласковые сделал.

– Ах ты паскуда, – сказал, – Сволочь ты эдакая. Кто ж тебя, гниду, просил. Держись у меня.

И как задушил девочку подушкой.
А потом встал, оделся, позавтракал и ушёл в неизвестном направлении, и никто его больше не видел. Говорят, какая-то другая девочка нашла его сердечную рану на базаре со всякой всячиной, выкупила её за пятьдесят серебряных и попыталась из неё формочки для льда сделать, а потом по счастливой случайности познакомилась с мальчиком, узнала его историю, занялась магией крови и засадила ему его покражу обратно, и они вместе улетели на радугу, но это всё, знаете, вилами по воде писано. Там ещё постоянно спорили, девочка это была или всё-таки другой мальчик. Ну, с радугой.
А первая девочка очень, говорят, неприглядно задушенной выглядела.

Мораль: никогда не решайте за кого-то, что он подумал, будто бы у вас сиськи маленькие.

@темы: Позитив, Рассказ

Comments

[Итиль Тёмная]

Господи, как же мерзко-то.

[Bercut_bird]

Угум-с. Мальчик девочке с ходу врет.