Любовь - это дофаминэргическая целеполагающая мотивация к формированию парных связей
чутка хэппитрифрендовского позитива..
— Тут весь фокус в том, — говорит Джимми Рей, — чтобы не смотреть им в глаза.
В этот момент грузовик попадает в выбоину и подпрыгивает на изношенных амортизаторах, по приборной доске скользит сваленное там барахло: патроны для дробовика, пустые банки из-под жевательного табака, пачка штрафных талонов за неправильную парковку, скопившихся аж с прошлого мая месяца. Маленький пластмассовый медвежонок, подвешенный под зеркальцем, начинает раскачиваться взад и вперед; Джимми Рей протягивает руку и останавливает его, затем бросает взгляд назад, чтобы убедиться, что в кузове ничего не отвязалось. Удовлетворенный, он делает глоток «Маунтин Дью» из банки, которую держит, зажав между коленями.
— Вот поэтому я и не беру с собой мелкоту, — продолжает он. — Понимаешь, это немного чересчур для них. По крайней мере, мой парень еще молод для этого… может быть, на следующий сезон, когда он получит к Рождеству свое ружье… Вот пару лет назад я попытался взять своего племяша. Брок, конечно, хороший паренек, и… погоди-ка…
Джимми Рей резко выворачивает руль влево, чтобы избежать новой выбоины. Банка «Краснокожего» падает с приборной доски мне на колени.
— Дай-ка мне ее сюда.
Я протягиваю ему банку; он большим пальцем откидывает крышку, делает короткую понюшку и засовывает банку в карман своего охотничьего жилета.
— Так вот, как я говорил, Брок пристрелил пару оленей безо всяких соплей; но потом я взял его сюда, и стоило ему один раз взглянуть на них — и все, приехали. Просто не мог стрелять, хоть ты его режь! Пятнадцать лет парню, а вот поди ж ты — разревелся как ребенок. — Он с досадой качает головой. — Так что никаких детей; и вообще, я бы не давал никому другому стрелять. Без обид, но если ты не можешь посмотреть им в глаза, то не стоит и затевать все это дело, верно я говорю?
Лес стоит сплошной стеной по обеим сторонам грунтовой дороги; с красных кленов облетает листва, высокие сосны роняют шишки на подстилку. Мы сбрасываем скорость перед небольшим мостиком; бегущий внизу ручеек подернут утренним туманом, его прозрачная вода струится по гладким гранитным валунам. Джимми Рей высасывает остатки «Маунтин Дью» и швыряет пустую банку за окно.
— Бог мой, что за утро! — восклицает он, бросая взгляд вверх сквозь люк в крыше. — В такой денек только и жить! — Он подмигивает мне. — Если ты не игрум, конечно.
Проехав по дороге еще четверть мили, он сворачивает к обочине.
— Ну, вот мы и приехали. — Джимми Рей толкает дверь машины (она со скрежетом приоткрывается), сопя, высвобождает из-за руля свое объемистое брюхо и вылезает наружу. У него уходит еще несколько минут, чтобы вытащить винтовку, закрепленную у заднего окна — это «Сэвидж» калибра.30-.06[2] с ручным затвором и оптическим прицелом. Затем он не спеша обходит грузовик сзади. На окошке тента налеплены стикеры NRA[3] и разных кантри-групп; Джимми открывает борт и выволакивает наружу пару ярко-оранжевых охотничьих жилетов и упаковку «Будвайзера».
— На, можешь понести это, — он протягивает мне пиво. Затем лезет в карман куртки и достает ламинированную охотничью лицензию на алюминиевой цепочке; сняв на минуту свою грязную кепку и открыв круглую плешь среди густых черных волос, он вешает карточку себе на шею, оставив болтаться на груди. Вновь достав из кармана банку с жевательным табаком, открывает крышку, вытаскивает толстый пучок и засовывает его в рот, между левой щекой и зубами. Потом кидает банку в кузов грузовика и с треском захлопывает борт.
— Х-окей! — произносит Джимми; слова звучат невнятно из-за жвачки у него во рту. — П-шли охотиться!
Пройдя около пятидесяти футов по лесу, мы выходим на узкую тропу, ведущую к востоку по направлению к холму в паре миль отсюда.
— У меня там хибара, — тихо говорит он. — Мы можем наткнуться на кого-нибудь из них и раньше, но это ничего. Тут все проще простого, стоит только понять, как это делается. Главное в этом деле — правильная приманка.
Мы идем дальше по тропе. До ближайшего жилья отсюда далеко, но Джимми Рей уверен, что мы непременно найдем здесь игрумов.
— Людей достало, что они постоянно вертятся под ногами, так что они завозят их сюда и выпускают в лес. — Джимми поворачивает голову и цвиркает в подлесок коричневой табачной струей. — Люди думают, что они как-нибудь проживут: на ягодах там, на корешках, еще на чем-нибудь. А может, наоборот, надеются, что они возьмут да и помрут, когда ударят морозы. Но эти твари могут приспособиться к чему угодно, куда бы ты их ни засунул, да еще и размножаются как бешеные.
Еще одна струя.
— То есть не успеешь ты и глазом моргнуть, как они сожрут все, что смогут найти, а это значит, что остальным зверям тут мало что остается. А покончив с этим, они вылезают из лесов и начинают вытаптывать посевы, рыться у людей в вещах… Что найдут, то и сожрут. Маленькие объедалы.
Он качает головой.
— Не знаю, что люди в них находят такого уж милого? Если хочешь завести себе зверюшку, заведи собаку или кошку. Да хоть рыбу, или ящерицу, черт побери, если они тебе по душе! А с этими игрумами что-то просто не так. Я так думаю, если бы Бог действительно хотел, чтобы животные разговаривали, он бы… — Джимми Рей на мгновение задумывается, перерывая глубины своею интеллекта. — Ну, не знаю… Он дал бы им словарь, что ли…
Джимми Рей не очень заботится о том, чтобы не ступать на сухие листья, осыпавшиеся на тропу, хотя они громко хрустят под подошвами его сапог. Можно подумать, что он чуть ли не хочет, чтобы игрумы знали о его приближении.
— Говорил я тут как-то с одним экологом из комиссии штата по охране природы, — продолжает он немного спустя. — Так он сказал, что игрумы — это то, что называется «сорным видом»… то есть если их перенести в другую среду, они попросту захватят там все. Точно как эти кудзу, или тигровые мидии, или эти рыбы… ну, ты знаешь, змееголовки — те, что могут передвигаться по суше… которые сбежали на свободу в Мэриленде несколько лет назад. Вот и эти игрумы такие же. Разница лишь в том, что их сделали при помощи этой… био… как там ее?
— Биоинженерии.
— Вот-вот. Биоинженерии… так что теперь они умнее, чем просто медведи. — Он оборачивает ко мне ухмыляющееся лицо. — Помнишь этот мультик? «Я умнее, чем просто медведь!» Я просто пищал от него, когда…
Внезапно он замирает на месте и умолкает. Я не знаю, что именно он увидел или услышал, но тоже останавливаюсь. Джимми Рей обводит взглядом лес вокруг, вглядываясь в испещренные солнцем тени. Вначале я не слышу ничего. Затем, через какую-то минуту, в нижних ветвях клена в паре дюжин ярдов от нас раздается шорох, и до меня доносится тоненький писклявый голосок:
— Пойдем поиграем… пойдем поиграем…
— Конечно, конечно, — бормочет Джимми Рей. — Я с вами поиграю, ребятки, прямо сейчас! — Он с отсутствующим видом поглаживает ствол винтовки, словно это его любовница, потом с ухмылкой оборачивается ко мне. — Пойдем. Они уже знают, что мы здесь. Не будем заставлять их ждать.
Еще через несколько сотен ярдов тропа заканчивается на маленькой полянке — лужайке, со всех сторон окруженной лесом. Утреннее солнце играет в капельках росы на осенних полевых цветах, благодаря чему вся сцена выглядит как картинка из детской книжки сказок. Посреди лужайки, как раз там, где он и должен быть, стоит маленький деревянный столик с четырьмя крохотными стульчиками по сторонам. Мебель из детского садика, наподобие той, что можно найти в «Тойз „R” Юз» — вот только краска уже немного облупилась, а в доски въелись застарелые пятна крови.
— Притащил сюда это барахло пару лет назад, — объясняет Джимми Рей, двигаясь сквозь высокую траву по направлению к столику. — Я, конечно, переставляю их время от времени и чищу иногда, но работает чертовски здорово. — Он улыбается. — Прочел об этом в «Поле и ручье». А вот эту штуку я придумал сам. Не передашь мне пиво?
Я протягиваю ему упаковку. Он отрывает от картонок верхушки и аккуратно расставляет их на столе.
— В книге написано, что нужен мед, — полушепотом говорит он, — а мед дорогой. Пиво действует не хуже — а может, даже и лучше. Сахар они все равно чуют, а алкоголь еще и дает им по мозгам. Но это мой маленький секрет, так что не говори никому, слышишь?
Оставив приманку на месте, мы удаляемся в маленькую лачужку, поставленную им на краю поляны. По размерам она не больше сортира, узкая щель заменяет окно. Единственным украшением является покрытый плесенью постер с голой девицей, прикнопленный к стене. Джимми Рей заряжает винтовку, вставляя четыре патрона в магазин и пятый в патронник, и выкладывает еще пять патронов на пристроенную под окном маленькую полочку.
— Теперь уже недолго, — тихо говорит он, опирая ложе винтовки на подоконник и наводя оптический прицел на столик. — Тот, первый, видел нас, и теперь рассказывает новости своим друзьям. Еще немного, и они будут здесь.
Мы ждем в молчании почти час; Джимми Рей время от времени поворачивает голову, чтобы сплюнуть в угол лачуги, но в основном не отрывает глаз от столика. В хижине становится тепло, и я уже начинаю клевать носом, когда Джимми, постучав меня по руке, кивает в сторону окна.
Вначале я не вижу ничего. Затем высокая трава на другой стороне поляны начинает шевелиться, словно через нее кто-то идет. Раздается тихий щелчок, когда Джимми Рей снимает винтовку с предохранителя — но за исключением этого он сидит совершенно тихо, терпеливо выжидая, пока появится его жертва.
Через несколько мгновений на детский стульчик влезает маленькая фигурка, затем она перепрыгивает на столик. Это взрослый игрум — почти трех футов ростом, с черной, мягкой, как бархат шкуркой. Его большие карие глаза настороженно обегают окрестности, затем он на коротеньких задних лапах вперевалку идет через стол к ближайшей картонке с пивом. Наклонившись, игрум берет картонку в лапы, приближает к ней плоскую мордочку, нюхает. Его рот расплывается в улыбке.
— Мед! — восторженно взвизгивает он. — Ребята, мед!
Джимми Рей, улучив момент, подмигивает мне. Медом игрумы зовут все, что им нравится. То ли они не видят разницы, то ли, что более вероятно, их примитивные голосовые связки попросту неспособны произнести больше, чем несколько простейших слов, которые они вряд ли сами понимают — точно так же, как птичка-майна может просить крекер, не зная в точности, что это такое.
Теперь из высокой травы показываются новые игрумы — целый выводок живых игрушечных медвежат. Возникший в результате радикальной перестройки структуры ДНК ursus americanus, американского черного медведя, игрум никогда не вырастает больше медвежонка. Их разводят за понятливость и послушность, они безобидны, как домашние кошки, и дружелюбны, как гончие. Игрумы всегда были превосходными компаньонами для ребенка — не считая тех случаев, когда взрослые покупали их для других целей. И вот теперь ими полны все леса.
— Мед! Ребята, мед! — Игрумы карабкаются на стульчики, хватают картонки с пивом, зажимая их между мягкими подушечками передних лап, и опрокидывают пиво в свои маленькие пасти. Образцовый игрушечный пикник маленьких игрушечных медвежат. Они счастливы донельзя — до тех самых пор, пока Джимми Рей не нажимает на спуск.
Первая пуля бьет самого крупного из игрумов прямо в грудь: чистый выстрел, который убивает, прежде чем жертва успевает понять, что мертва. Игрум на соседнем стульчике даже не успевает отреагировать, а его затылок уже оказывается снесен начисто. Эхо первых двух выстрелов еще звучит среди деревьев, когда остальные игрумы, визжа от ужаса, начинают спрыгивать со стола. Третий и четвертый выстрелы Джимми Рея уходят в сторону, но пятый успевает задеть маленького игрума, промедлившего немного дольше, чем нужно. Он вопит, скатившись кубарем со своего стульчика; остальные к этому времени уже бегут к лесу, оставив убитых и раненых на произвол судьбы.
— Проклятие! — Джимми Рей поспешно засовывает в винтовку еще четыре патрона и палит по высокой траве, через которую убегают игрумы. — Вот ведь проворные ублюдки, а?
Он выплевывает жвачку и снова перезаряжает винтовку, затем распахивает дверь хибары и не спеша идет через лужайку к столику. Не обращая внимания на двух мертвых игрумов, он подходит к тому, который был ранен. Игрум пытается уползти; с одной стороны его грудки расплывается большое красное пятно. При виде Джимми Рея он падает на спину и поднимает в воздух все четыре лапы, словно прося пощады.
— Я… Я… Я вюбвю тебя! — Должно быть, когда-то он говорил эти слова какой-нибудь шестилетней девочке, прежде чем ее отец не решил, что держать существо в доме слишком хлопотно, и не отвез его в лес.
— Я тоже тебя вюбвю. Пух! — С этими словами Джимми Рей наставляет дуло винтовки между его глазами и спускает курок.
Мы проводим еще полчаса, пытаясь выследить оставшихся членов стаи, но игрумов нигде не видно. А вскоре Джимми Рей замечает, что над лужайкой начинают кружить хищные птицы. Он возвращается к столику для пикников и рассматривает добычу. Двое самцов и самка. Джимми разочарован тем, что не смог подстрелить больше — но, по крайней мере он остается в рамках ограничений для сезона.
Он привязывает их за ноги к ветке, и вместе мы тащим трех мертвых игрумов обратно к грузовику. Сгружая два из трех трупов в кузов, Джимми Рей безотчетно насвистывает старую песенку «Лайнард Скайнард»; тело самого большого из игрумов он привязывает к капоту — без особой цели, просто чтобы было чем похвастаться, когда он заглянет в бар, желая пропустить стаканчик по пути домой.
Он доволен собой. Он раздобыл три шкурки, которые сможет продать скорняку, немного свежего мяса для своих собак и еще одну голову для коллекции в своей берлоге. Не так плохо, если подумать. Он забирается в грузовик, запихивает за щеку новую порцию «Краснокожего» и сует диск в проигрыватель.
— А знаешь, что самое смешное? — спрашивает он меня, когда мы трогаемся с места. — В следующем месяце открывается сезон охоты на единорогов! Вот это будет потеха!
Он до отказа выжимает педаль, и мы уносимся прочь, с привязанным к капоту мертвым игрушечным медвежонком и льющейся из динамиков «Свит Хоум Алабама»[4]. В такой денек только и жить.
— Тут весь фокус в том, — говорит Джимми Рей, — чтобы не смотреть им в глаза.В этот момент грузовик попадает в выбоину и подпрыгивает на изношенных амортизаторах, по приборной доске скользит сваленное там барахло: патроны для дробовика, пустые банки из-под жевательного табака, пачка штрафных талонов за неправильную парковку, скопившихся аж с прошлого мая месяца. Маленький пластмассовый медвежонок, подвешенный под зеркальцем, начинает раскачиваться взад и вперед; Джимми Рей протягивает руку и останавливает его, затем бросает взгляд назад, чтобы убедиться, что в кузове ничего не отвязалось. Удовлетворенный, он делает глоток «Маунтин Дью» из банки, которую держит, зажав между коленями.
— Вот поэтому я и не беру с собой мелкоту, — продолжает он. — Понимаешь, это немного чересчур для них. По крайней мере, мой парень еще молод для этого… может быть, на следующий сезон, когда он получит к Рождеству свое ружье… Вот пару лет назад я попытался взять своего племяша. Брок, конечно, хороший паренек, и… погоди-ка…
Джимми Рей резко выворачивает руль влево, чтобы избежать новой выбоины. Банка «Краснокожего» падает с приборной доски мне на колени.
— Дай-ка мне ее сюда.
Я протягиваю ему банку; он большим пальцем откидывает крышку, делает короткую понюшку и засовывает банку в карман своего охотничьего жилета.
— Так вот, как я говорил, Брок пристрелил пару оленей безо всяких соплей; но потом я взял его сюда, и стоило ему один раз взглянуть на них — и все, приехали. Просто не мог стрелять, хоть ты его режь! Пятнадцать лет парню, а вот поди ж ты — разревелся как ребенок. — Он с досадой качает головой. — Так что никаких детей; и вообще, я бы не давал никому другому стрелять. Без обид, но если ты не можешь посмотреть им в глаза, то не стоит и затевать все это дело, верно я говорю?
Лес стоит сплошной стеной по обеим сторонам грунтовой дороги; с красных кленов облетает листва, высокие сосны роняют шишки на подстилку. Мы сбрасываем скорость перед небольшим мостиком; бегущий внизу ручеек подернут утренним туманом, его прозрачная вода струится по гладким гранитным валунам. Джимми Рей высасывает остатки «Маунтин Дью» и швыряет пустую банку за окно.
— Бог мой, что за утро! — восклицает он, бросая взгляд вверх сквозь люк в крыше. — В такой денек только и жить! — Он подмигивает мне. — Если ты не игрум, конечно.
Проехав по дороге еще четверть мили, он сворачивает к обочине.
— Ну, вот мы и приехали. — Джимми Рей толкает дверь машины (она со скрежетом приоткрывается), сопя, высвобождает из-за руля свое объемистое брюхо и вылезает наружу. У него уходит еще несколько минут, чтобы вытащить винтовку, закрепленную у заднего окна — это «Сэвидж» калибра.30-.06[2] с ручным затвором и оптическим прицелом. Затем он не спеша обходит грузовик сзади. На окошке тента налеплены стикеры NRA[3] и разных кантри-групп; Джимми открывает борт и выволакивает наружу пару ярко-оранжевых охотничьих жилетов и упаковку «Будвайзера».
— На, можешь понести это, — он протягивает мне пиво. Затем лезет в карман куртки и достает ламинированную охотничью лицензию на алюминиевой цепочке; сняв на минуту свою грязную кепку и открыв круглую плешь среди густых черных волос, он вешает карточку себе на шею, оставив болтаться на груди. Вновь достав из кармана банку с жевательным табаком, открывает крышку, вытаскивает толстый пучок и засовывает его в рот, между левой щекой и зубами. Потом кидает банку в кузов грузовика и с треском захлопывает борт.
— Х-окей! — произносит Джимми; слова звучат невнятно из-за жвачки у него во рту. — П-шли охотиться!
Пройдя около пятидесяти футов по лесу, мы выходим на узкую тропу, ведущую к востоку по направлению к холму в паре миль отсюда.
— У меня там хибара, — тихо говорит он. — Мы можем наткнуться на кого-нибудь из них и раньше, но это ничего. Тут все проще простого, стоит только понять, как это делается. Главное в этом деле — правильная приманка.
Мы идем дальше по тропе. До ближайшего жилья отсюда далеко, но Джимми Рей уверен, что мы непременно найдем здесь игрумов.
— Людей достало, что они постоянно вертятся под ногами, так что они завозят их сюда и выпускают в лес. — Джимми поворачивает голову и цвиркает в подлесок коричневой табачной струей. — Люди думают, что они как-нибудь проживут: на ягодах там, на корешках, еще на чем-нибудь. А может, наоборот, надеются, что они возьмут да и помрут, когда ударят морозы. Но эти твари могут приспособиться к чему угодно, куда бы ты их ни засунул, да еще и размножаются как бешеные.
Еще одна струя.
— То есть не успеешь ты и глазом моргнуть, как они сожрут все, что смогут найти, а это значит, что остальным зверям тут мало что остается. А покончив с этим, они вылезают из лесов и начинают вытаптывать посевы, рыться у людей в вещах… Что найдут, то и сожрут. Маленькие объедалы.
Он качает головой.
— Не знаю, что люди в них находят такого уж милого? Если хочешь завести себе зверюшку, заведи собаку или кошку. Да хоть рыбу, или ящерицу, черт побери, если они тебе по душе! А с этими игрумами что-то просто не так. Я так думаю, если бы Бог действительно хотел, чтобы животные разговаривали, он бы… — Джимми Рей на мгновение задумывается, перерывая глубины своею интеллекта. — Ну, не знаю… Он дал бы им словарь, что ли…
Джимми Рей не очень заботится о том, чтобы не ступать на сухие листья, осыпавшиеся на тропу, хотя они громко хрустят под подошвами его сапог. Можно подумать, что он чуть ли не хочет, чтобы игрумы знали о его приближении.
— Говорил я тут как-то с одним экологом из комиссии штата по охране природы, — продолжает он немного спустя. — Так он сказал, что игрумы — это то, что называется «сорным видом»… то есть если их перенести в другую среду, они попросту захватят там все. Точно как эти кудзу, или тигровые мидии, или эти рыбы… ну, ты знаешь, змееголовки — те, что могут передвигаться по суше… которые сбежали на свободу в Мэриленде несколько лет назад. Вот и эти игрумы такие же. Разница лишь в том, что их сделали при помощи этой… био… как там ее?
— Биоинженерии.
— Вот-вот. Биоинженерии… так что теперь они умнее, чем просто медведи. — Он оборачивает ко мне ухмыляющееся лицо. — Помнишь этот мультик? «Я умнее, чем просто медведь!» Я просто пищал от него, когда…
Внезапно он замирает на месте и умолкает. Я не знаю, что именно он увидел или услышал, но тоже останавливаюсь. Джимми Рей обводит взглядом лес вокруг, вглядываясь в испещренные солнцем тени. Вначале я не слышу ничего. Затем, через какую-то минуту, в нижних ветвях клена в паре дюжин ярдов от нас раздается шорох, и до меня доносится тоненький писклявый голосок:
— Пойдем поиграем… пойдем поиграем…
— Конечно, конечно, — бормочет Джимми Рей. — Я с вами поиграю, ребятки, прямо сейчас! — Он с отсутствующим видом поглаживает ствол винтовки, словно это его любовница, потом с ухмылкой оборачивается ко мне. — Пойдем. Они уже знают, что мы здесь. Не будем заставлять их ждать.
Еще через несколько сотен ярдов тропа заканчивается на маленькой полянке — лужайке, со всех сторон окруженной лесом. Утреннее солнце играет в капельках росы на осенних полевых цветах, благодаря чему вся сцена выглядит как картинка из детской книжки сказок. Посреди лужайки, как раз там, где он и должен быть, стоит маленький деревянный столик с четырьмя крохотными стульчиками по сторонам. Мебель из детского садика, наподобие той, что можно найти в «Тойз „R” Юз» — вот только краска уже немного облупилась, а в доски въелись застарелые пятна крови.
— Притащил сюда это барахло пару лет назад, — объясняет Джимми Рей, двигаясь сквозь высокую траву по направлению к столику. — Я, конечно, переставляю их время от времени и чищу иногда, но работает чертовски здорово. — Он улыбается. — Прочел об этом в «Поле и ручье». А вот эту штуку я придумал сам. Не передашь мне пиво?
Я протягиваю ему упаковку. Он отрывает от картонок верхушки и аккуратно расставляет их на столе.
— В книге написано, что нужен мед, — полушепотом говорит он, — а мед дорогой. Пиво действует не хуже — а может, даже и лучше. Сахар они все равно чуют, а алкоголь еще и дает им по мозгам. Но это мой маленький секрет, так что не говори никому, слышишь?
Оставив приманку на месте, мы удаляемся в маленькую лачужку, поставленную им на краю поляны. По размерам она не больше сортира, узкая щель заменяет окно. Единственным украшением является покрытый плесенью постер с голой девицей, прикнопленный к стене. Джимми Рей заряжает винтовку, вставляя четыре патрона в магазин и пятый в патронник, и выкладывает еще пять патронов на пристроенную под окном маленькую полочку.
— Теперь уже недолго, — тихо говорит он, опирая ложе винтовки на подоконник и наводя оптический прицел на столик. — Тот, первый, видел нас, и теперь рассказывает новости своим друзьям. Еще немного, и они будут здесь.
Мы ждем в молчании почти час; Джимми Рей время от времени поворачивает голову, чтобы сплюнуть в угол лачуги, но в основном не отрывает глаз от столика. В хижине становится тепло, и я уже начинаю клевать носом, когда Джимми, постучав меня по руке, кивает в сторону окна.
Вначале я не вижу ничего. Затем высокая трава на другой стороне поляны начинает шевелиться, словно через нее кто-то идет. Раздается тихий щелчок, когда Джимми Рей снимает винтовку с предохранителя — но за исключением этого он сидит совершенно тихо, терпеливо выжидая, пока появится его жертва.
Через несколько мгновений на детский стульчик влезает маленькая фигурка, затем она перепрыгивает на столик. Это взрослый игрум — почти трех футов ростом, с черной, мягкой, как бархат шкуркой. Его большие карие глаза настороженно обегают окрестности, затем он на коротеньких задних лапах вперевалку идет через стол к ближайшей картонке с пивом. Наклонившись, игрум берет картонку в лапы, приближает к ней плоскую мордочку, нюхает. Его рот расплывается в улыбке.
— Мед! — восторженно взвизгивает он. — Ребята, мед!
Джимми Рей, улучив момент, подмигивает мне. Медом игрумы зовут все, что им нравится. То ли они не видят разницы, то ли, что более вероятно, их примитивные голосовые связки попросту неспособны произнести больше, чем несколько простейших слов, которые они вряд ли сами понимают — точно так же, как птичка-майна может просить крекер, не зная в точности, что это такое.
Теперь из высокой травы показываются новые игрумы — целый выводок живых игрушечных медвежат. Возникший в результате радикальной перестройки структуры ДНК ursus americanus, американского черного медведя, игрум никогда не вырастает больше медвежонка. Их разводят за понятливость и послушность, они безобидны, как домашние кошки, и дружелюбны, как гончие. Игрумы всегда были превосходными компаньонами для ребенка — не считая тех случаев, когда взрослые покупали их для других целей. И вот теперь ими полны все леса.
— Мед! Ребята, мед! — Игрумы карабкаются на стульчики, хватают картонки с пивом, зажимая их между мягкими подушечками передних лап, и опрокидывают пиво в свои маленькие пасти. Образцовый игрушечный пикник маленьких игрушечных медвежат. Они счастливы донельзя — до тех самых пор, пока Джимми Рей не нажимает на спуск.
Первая пуля бьет самого крупного из игрумов прямо в грудь: чистый выстрел, который убивает, прежде чем жертва успевает понять, что мертва. Игрум на соседнем стульчике даже не успевает отреагировать, а его затылок уже оказывается снесен начисто. Эхо первых двух выстрелов еще звучит среди деревьев, когда остальные игрумы, визжа от ужаса, начинают спрыгивать со стола. Третий и четвертый выстрелы Джимми Рея уходят в сторону, но пятый успевает задеть маленького игрума, промедлившего немного дольше, чем нужно. Он вопит, скатившись кубарем со своего стульчика; остальные к этому времени уже бегут к лесу, оставив убитых и раненых на произвол судьбы.
— Проклятие! — Джимми Рей поспешно засовывает в винтовку еще четыре патрона и палит по высокой траве, через которую убегают игрумы. — Вот ведь проворные ублюдки, а?
Он выплевывает жвачку и снова перезаряжает винтовку, затем распахивает дверь хибары и не спеша идет через лужайку к столику. Не обращая внимания на двух мертвых игрумов, он подходит к тому, который был ранен. Игрум пытается уползти; с одной стороны его грудки расплывается большое красное пятно. При виде Джимми Рея он падает на спину и поднимает в воздух все четыре лапы, словно прося пощады.
— Я… Я… Я вюбвю тебя! — Должно быть, когда-то он говорил эти слова какой-нибудь шестилетней девочке, прежде чем ее отец не решил, что держать существо в доме слишком хлопотно, и не отвез его в лес.
— Я тоже тебя вюбвю. Пух! — С этими словами Джимми Рей наставляет дуло винтовки между его глазами и спускает курок.
Мы проводим еще полчаса, пытаясь выследить оставшихся членов стаи, но игрумов нигде не видно. А вскоре Джимми Рей замечает, что над лужайкой начинают кружить хищные птицы. Он возвращается к столику для пикников и рассматривает добычу. Двое самцов и самка. Джимми разочарован тем, что не смог подстрелить больше — но, по крайней мере он остается в рамках ограничений для сезона.
Он привязывает их за ноги к ветке, и вместе мы тащим трех мертвых игрумов обратно к грузовику. Сгружая два из трех трупов в кузов, Джимми Рей безотчетно насвистывает старую песенку «Лайнард Скайнард»; тело самого большого из игрумов он привязывает к капоту — без особой цели, просто чтобы было чем похвастаться, когда он заглянет в бар, желая пропустить стаканчик по пути домой.
Он доволен собой. Он раздобыл три шкурки, которые сможет продать скорняку, немного свежего мяса для своих собак и еще одну голову для коллекции в своей берлоге. Не так плохо, если подумать. Он забирается в грузовик, запихивает за щеку новую порцию «Краснокожего» и сует диск в проигрыватель.
— А знаешь, что самое смешное? — спрашивает он меня, когда мы трогаемся с места. — В следующем месяце открывается сезон охоты на единорогов! Вот это будет потеха!
Он до отказа выжимает педаль, и мы уносимся прочь, с привязанным к капоту мертвым игрушечным медвежонком и льющейся из динамиков «Свит Хоум Алабама»[4]. В такой денек только и жить.
@темы: Рассказ
-
-
06.07.2012 в 14:23-
-
06.07.2012 в 14:25Мясо+кавай жеж.