Рассказец про 2012. Длинно, и очень-очень черно..

[Bercut_bird]

ДО РАССВЕТА

А ребенку не нужен хороший отец. Ему нужен хороший учитель. А человеку — хороший друг. А женщине — любимый человек. И вообще поговорим лучше о стежках-дорожках.
А.,Б.Стругацкие

Я покопался в душе и нашел Иуду...
Я покопался в сердце и нашел Иуду...
Я покопался в мозгах и нашел Иуду...
Я порылся в карманах и нашел серебро...
Д.Мурзин

* * *

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Сегодня, когда в живых осталось так мало очевидцев Катастрофы, мне кажется первостепенно важным рассказать нашим детям, внукам и правнукам о том, как это было на самом деле. Вы найдете массу литературы, посвященной краху и возрождению денежно-ценностной системы, в том числе и труды вашего покорного слуги. Вы найдете множество работ по физике, которые объясняют постфактум особенности температурных и гравитационных воздействий при высоких скоростях, и тот факт, почему Катастрофа в итоге не состоялась. Вы даже найдете приключенческие, фантастические и любовные романы, действие которых разворачивается в дни Катастрофы, но они далеки от достоверности и очень малочисленны — человечество, как и каждый отдельный человек, любит вспоминать свои победы и не хочет перелистывать черные страницы истории, повествующие о тех днях, когда человек познал в полной мере бессилие и отчаяние. Сегодняшние подростки возмущают нас своей неграмотностью — многие из них всерьез считают что "наша эра" и "эра после катастрофы" — это одно и то же! Они не знают и ничего не хотят знать о Катастрофе. Именно поэтому я считаю своим долгом написать о том, что довелось увидеть мне. Пока мой разум еще в силах хранить память о тех далеких днях, а руки еще могут держать наборный скард, я буду редактировать и готовить к публикации дневник, который я написал через два месяца после Катастрофы.

Искренне ваш,
доктор юридических наук,
Н.В.Клеменский

* * *

Олега я впервые увидел на вокзале. В тот вечер я снова пришел туда, неужели все еще надеялся уехать? Вокзал оказался самым тихим местом в Москве. На рябом, загаженном полу, под разбитыми стеклами бывших касс спали на тюках трое пьяных. В углу сидела обнявшись влюбленная парочка. На кресле у входа тихо всхлипывала немолодая женщина в длинной черной юбке. У нее на руках спал младенец. Больше никого не было. На улице безумно ревел ветер.
— Стоять, блядь, — раздался сзади хриплый голос.
Я медленно обернулся и увидел перед собой милиционера в форме летнего образца. Он был года на два старше меня и на пару сантиметров ниже ростом. Скуластое лицо покрывала короткая щетина, зрачки уверенно рассматривали меня сквозь набухшие, монголоидные прорези век.
— Глухой? — спросил он.
— В чем дело? — осведомился я, стараясь придать тону максимум достоинства.
— Документы показывай! Что в сумке, что в карманах?
— С какой стати?
— Ты скотина, блядь, или человек на хуй? Язык понимаешь? Открывай сумку!
— А если не открою?
— Тогда я тебя пристрелю, — он деловито расстегнул кобуру и вынул пистолет.
Я еще раз заглянул в его глаза и понял, что действительно застрелит. Пришлось распахнуть сумку. Впрочем, сумка была — одно название. Заплечная торба с безнадежно рваной молнией. Внутри комом лежала ненужная уже теплая куртка и завернутая в газету бутылка водки, которую я берег на последний день. Милиционер немедленно убрал пистолет, запустил руку в сумку и выудил сверток с бутылкой. Газета полетела на пол, а бутылка была втиснута в карман форменных брюк.
— На каком основании? — спросил я тупо.
— На основании приказа мэра о соблюдении порядка на хуй.
— Что еще за бред? Какого порядка? Какого мэра? — возмутился я.
И тут же получил не сильный, но отчетливый удар кулаком в бок.
— А это тебя не ебет. Понял? Что в карманах? Все вынимай.
И я начал выгребать из кармана: носовой платок, горсть жухлых семечек, пачку долларов и капсулу с таблетками.
— Что за таблетки? — спросил он. — Яд?
Я кивнул:
— Снотворное.
— Прячь. Откуда сам?
— Местный.
— Не пизди.
— Из Екатеринбурга.
— Вот я гляжу, выговор не московский. А чо не дома?
— А мне и здесь хорошо.
— Не пизди.
— Ну не успел, не успел...
— Ага, — злорадно усмехнулся он, — а долларов-то набрал не еби маму, да?
Я промолчал. Он вынул из кармана мою бутылку, отвинтил колпачок, глотнул и удовлетворенно поморщился.
— Будешь?
— Буду, — неожиданно сказал я и взял протянутую бутылку.
— Дома ждут?
— Ждут.
— А здесь есть кто?
— Никого.
— Вот, блядь, и у меня уже никого... — сказал он и замолчал.
Младенец на руках у женщины проснулся и начал оглушительно верещать. Милиционер поморщился.
— А чего, бля... — начал он, но сбился — младенец орал оглушительно, а женщина вдруг тоже завыла протяжно и тоскливо.
— А, блядь, чего... — опять начал милиционер, но фраза снова потонула в крике.
— Да заебали своими воплями! — он вытащил пистолет.
Я инстинктивно закрыл глаза. Воздух дважды качнулся и заложило уши. По ноздрям ударил резкий запах гари и вслед за этим до моего сознания донеслись оглушительные хлопки, будто кто-то всесильный с размаху ударил по Земле гигантским молотом.
— Так, говорю, чего, бля, делать теперь думаешь? — услышал я сквозь пелену в ушах.
Я открыл глаза — сверток с младенцем валялся на полу. Под ним медленно расползалась красная лужа. Пьяные на тюках проснулись и таращились из угла молча и осоловело. Откуда у младенца столько крови? Женщина сидела, неуклюже откинувшись на спинку кресла. Вместо левого глаза зияла дыра и из нее толчками выплескивалась кровь — на черное платье, на оранжевый пластик кресла и на пол.
— Что? — спросил я.
— Глухой? Чего делать будешь?
— Не знаю.
— Решай. Со мной пойдешь?
— Пойду, — вдруг сказал я.
Женщина дернулась всем телом и с клекотом осела на пол.
— Идем, — сказал он. — Меня звать Олег. Сумку брось, на хер она нужна.
— Коля, — сказал я, — Николай Викторович Клеменский.
— Не ебет. Коля и Коля.
Долгое время мы шли молча, Олег впереди, я чуть поодаль. Под ногами чавкали лужи. Казалось невероятным, что здесь еще неделю назад лежал снег. Людей было много. Они торопливо и озабоченно сквозили в разных направлениях, и я подумал, что на моей памяти так бегали по улицам только в последний вечер перед Новым годом. Порой мимо проносились целые семьи с детьми. Из распахнутых окон раздавались голоса и музыка. Облупленные дома и короба давно брошенных автомашин казались выписанными тушью прямо в воздухе, они отбрасывали колючие тени. Повсюду ползали ярко-синие блики и резало глаза, как от фотовспышки. Над головой выл ветер, пытаясь сбить с ног и прижать к грязному асфальту. Атмосфера давно сошла с ума. А над домами и над ветром, в лиловом небе истошно палила Блуждающая звезда, выливая на Землю фиолетовый свет — чуждая, страшная, в косматых протуберанцах короны. В последние дни на нее уже нельзя было смотреть без темных очков. Очков у меня не было, и я смотрел под ноги.
— У нас в армии случай был, — вдруг начал Олег, — Сидим мы ночью в караулке — я и Тимур. Тимуру брат прислал шмали, а у меня самогон. Сидим, блядь, выпили и курим. Второй год служим, все по хую. Тут раз — входит прапор. И так носом повел — курите, суки? Пиздец, — говорит, — сгною на пиле. А пила — это у нас на болоте около деревни такая хуйня была, туда салаг ебошить посылали. Ангары строить. А мы смотрим — прапор сам пьяный в жопу. Ну Тимур типа ему протягивает бутылку — угощайтесь, блядь, товарищ прапорщик. Короче выпили с ним и дали ему курнуть. Сидим, блядь, и ржем в три рыла как ебанутые. Ну, хуяк, и тут приходит сам майор Лухой. А это такой, знаешь, пиздец... — Олег задумался. — Ты в армии служил?
— Ну типа.
— Не пизди.
— На военной кафедре был.
— Салага.
На мокром асфальте валялся труп маленького мужичка. На нем был почти чистый костюм-тройка, и это не вязалось с небритым бордовым лицом в кровоподтеках. Похоже, он прыгнул из окна и лежал здесь уже давно, потому что запах был особенно гнусный. Люди обтекали труп со всех сторон.
— Смотри. — кивнул Олег и пошевелил ноздрями, — Три дня лежит, щетиной оброс. Нормально за три дня психануть? А еще мужик. Это не человек, блядь, это скотина на хуй.
Олег сплюнул и пошел было дальше, но тут я не выдержал.
— Слушай, зачем ты застрелил женщину с ребенком?
Олег остановился и внимательно посмотрел на меня.
— Коля, ты скотина, блядь, или человек на хуй? Ты ничего не понял?
— Чего тут понимать, — буркнул я, — Она, может, жить хотела, а ты ее...
— Сколько она хотела жить? Восемь часов?
— А хоть бы и восемь, это ее право!
— А нехуй было орать.
— А это ее право орать!
— А у меня тоже право.
— Какое право?
— Что мне все по хую, вот такое и право, — Олег достал из кармана мою бутылку, сделал большой глоток и протянул мне. Я тоже глотнул.
— Нет у тебя никакого права.
— Пошли, говорю, чего вонью дышать, — Олег снова двинулся вперед и свернул в замусоренный переулок. Я поплелся следом.
В этом переулке народу было меньше, зато и пробираться было труднее — переулок был покрыт толстым слоем грязи и мусора. Его не убирали уже месяца три.
— Ты этот, блядь... Юрист, что ли? — произнес Олег, не оборачиваясь.
— Юрист. Пятый курс...
— Я смотрю, права качать горазд. А в армии ни хуя не служил. А там бы тебя живо научили, что право, блядь, одно, понял? Делай, что тебе можно, а что нельзя — ни хуя не делай. Или делай, но не светись. Вопросы есть?
— Есть. Чего теперь, все можно по-твоему? И убивать значит можно, да? И мучать и калечить?
— А почему нет?
— Чего же ты тогда меня не убил?
— А на хуй?
— А чего я тебя не убил?
— А ты не умеешь. Посмотри на себя — щенок еще.
"Вот сука!" — подумал я, но вслух ничего не сказал. Какое-то время мы молчали. Потом Олег спросил:
— Сам-то давно понял, что пиздец пришел?
— Сейчас скажу... Года полтора назад. Когда доцент Саливаров отчитал половину лекции, потом махнул рукой и сказал, что больше лекции не нужны, и он всем желает хорошо провести оставшееся время. И сам в Германию уехал, кто-то у него там был очевидно.
— Очевидно, — передразнил Олег, — Отец профессор небось?
— Нет.
— Не пизди.
— Не профессор. Он доцент. Юрист. И мать юрист.
— А давно у вас в городе деньги кончились?
— Ну как сказать... Месяца два назад вдруг дико подорожали рестораны, бани, алкоголь всякий, проституток расплодилось... Потом начался обмен — все меняли на водку и наркотики. А проститутки исчезли. Потому что женщины и без того стали вести себя это... свободнее. Но деньги еще ходили. Особенно доллары.
— В Москве уже полгода бардак творится. Хорошо хоть жратвы везде навалом и бесплатно. А телефоны и электричество у вас когда отрубились?
— Когда я улетал, все работало.
— Пиздец какой-то. Вот, блядь, дисциплина! Жить и радоваться. Хули тебя в Москву потянуло?
— Посмотреть хотел... Я всегда мечтал в Москве побывать. И поехал-то рано — за месяц. Прожил тут недельку, билеты у меня были обратные. На самолет. И вдруг раз — самолеты не летят, поезда не идут, машин нет...
— А ты как думал? Привык, чтоб тебя возили на своем горбу?
— Так за деньги же!
— Да, блядь, на хуй они кому нужны, твои деньги? Полный карман денег тащишь, а ты иди купи чего-нибудь, а?
Я на ходу засунул руку в карман и вынул пачку долларов. Разорвал резинку и швырнул вперед. Бумажки веером разлетелись по высыхающему асфальту. Ветер тут же подхватил их и с ревом унес вперед. Олег покосился на меня через плечо.
— Артист, блядь. Этот, блядь, как его. Хули выебываешься? Довыебывался уже и все равно выебываешься. Вот главные деньги среди этого говнища... — он похлопал по кобуре пистолета. — Понял? Все что хочешь куплю. Как я у тебя бутылку купил.
— А билет до Екатеринбурга мне купишь?
— Ну теперь конечно хуй. Потому что их нет, понял? А раньше бы купил как не хер делать. И поехал бы ты жариться к мамке с папкой. К доцентам.
Некоторое время мы шли молча — Олег впереди, я сзади.
— А ты в нее сразу поверил? — спросил я.
— Не понял.
— Ну в Блуждающую звезду. Когда первый раз доклад Штудельта был опубликован в газетах, я не поверил. И когда верующие стали про конец света кричать, тоже не поверил. И когда первая волна паники поднялась — тоже не верил. А вот когда доцент Саливаров... я хорошо запомнил этот момент, такая тишина настала в аудитории, что...
— Я сразу поверил. — перебил Олег, — Башку надо иметь на плечах. Так вот, входит майор Лухой. А мы смотрим — тоже пьяный в жопу. Просто в полную жопень. Разинул ебальник, мы думали — пиздец. А он так — водка есть? И падает на стол! Тут прапор — р-раз из комнаты! Прибегает с литром и ставит. Наливает Лухому стакан до краев — тот хуяк, выпил. А мы ему еще стакан — он хуяк, выпил — и вконец убился, падает на пол. А прапор как заржет, мы ржем, ну просто пиздец. А Тимур, сука, так подмигивает — давай ему ебальник нитрокраской распишем? У нас в каптерке нитрокраски до хуя было финской. Прапор, бля, хоть пьяный, а насторожился и по-тихому съебался. А мы, как два мудака, берем нитрокраску и расхуяриваем Лухому ебальник под не еби боже. Лицо — синее, нос — зеленый, вокруг глаз — круги, блядь, красные, просто хоть растяни за щеки и кидай на хуй в небо вместо радуги... уй, блядь! — Олег оступился и чуть не упал в серебристо-синюю лужу.
— Куда мы идем? — спросил я.
— Куда... За бабами. Ебал баб хоть раз?
— Ебал.
— Не пизди.
— Не пиздю. Не пизжу я.
— И много выебал?
— Ну так, бывало...
— А я до армии никого не ебал. Пиздил всем что ебал, а сам не ебал. А в армии ебал один раз. Нас с Тимуром на пилу послали, ну и еще двух салаг. Нормальные пацаны были. И ни хуя мы за день не успели, а на ночь кинули нас под деревней на сеновал, даже, блядь, не кормили ни хуя. А тут к нам местные бабищи пришли сами на хуй. Штук семь. У них там в селе какая-то ебанная свадьба была, все пьяные в жопу. Местные парни пьяные в жопу, а тут они услышали что солдаты приехали. Прикинь, бля? Мы их всю ночь ебали. А утром местное пацанье пришло, толпа, блядь, человек пятнадцать демонов. И таких они пиздянок нам раскрутили... Я еще ничего отделался, только башку разбили. Тимуру эту... ключицу сломали. А салаге одному вобще почки отбили на хуй. Он три дня кровью ссал, потом падать начал, понял, да? Нас в медсанчасть забрали. А потом в госпиталь. А мы их не запиздили ни хуя не одного, чего мы можем, когда их пятнадцать? А после армии я много ебал.
Палило с каждой минутой все сильнее, идти по такому пеклу было невозможно. Народу на улицах становилось все меньше. Олег бросил на асфальт форменную куртку и остался в майке. Мы старались идти в тени домов, перебегая яркие промежутки.
— Ну все, пришли. Я заебался. — сказал Олег. — Смотри, здесь уже никого нет. Куда все попрятались?
— Процентов тридцать по домам сидит, процентов тридцать в метро забились, остальные в церквях.
— Не умничай. Вон баба идет.
Прямо на нас, прикрыв голову от зноя полотенцем, торопливо шла девушка в белой майке и джинсах.
— Стоп, — сказал Олег и схватил ее за руку.
— Вы что? Вы кто? — дернулась девушка.
— Куда идешь? Пойдем с нами.
— К матери иду... — тихо заговорила она, словно поняв все и пытаясь его убаюкать, — Они в разводе, я полночи у отца сидела, а до рассвета к матери. А он не может, у него своя семья, а мать у меня с характером. И в церковь тоже не пошла. А у меня парень в церковь ушел, он не может без Господа, а я без матери не могу. И ни туда не могу, ни сюда. А тут иду и никого кругом нет, почему никого нет на улицах?
— А хули делать под таким пеклом? Давай, пошли вон в подъезд.
Девчонка замерла, посмотрела на Олега и вдруг заголосила на всю улицу:
— Спасите! Помогите! Убивают! Помогите!
— Ну кричи, кричи... — усмехнулся Олег. — Убивают, бля. Все там будем на рассвете.
— Ну помогите, ну кто-нибудь!! — голосила девчонка, пытаясь вырвать руку из железного кулака Олега.
Тот стоял, спокойно прищурившись.
— Думаешь, кто-нибудь выйдет? Ни одна сука не выйдет. Уже никто никому на хуй не нужен. Только ты нам с Колькой еще нужна. Цени, блядь.
И вдруг за его спиной хлопнула дверь — из дома напротив выбежали два мужика, явно отец и сын. Лица у обоих были зверские и небритые. В руках у старшего была монтировка. Олег резко схватился за кобуру и хотел было обернулся, но старший уже повис на его спине и начал душить, обхватив горло монтировкой. Младший зашел спереди, повернулся ко мне спиной и начал методично бить Олега кулаком в живот. Девчонка отбежала в сторону и теперь стояла, испуганно вжавшись в стену дома. На меня никто не обращал внимания. Тогда я поднял с асфальта обломок арматуры, шагнул вперед и со всего размаха опустил его на бритый затылок младшего. Послышался хруст, брызнула кровь, и он осел на асфальт. Тотчас же Олег резко наклонился и перекинул старшего через голову — тот мешком шлепнулся рядом с сыном и попытался встать на ноги, но Олег уже достал пистолет и выстрелил ему в голову. Затем вытер рукавом лицо, проворно прыгнул назад и схватил за руку остолбеневшую девчонку.
— Так кто тут, бля, щенок? — произнес я, переводя дыхание. — Я щенок?
— Пошли отсюда. — Олег решительно дернул девчонку за руку и бегом поволок в боковой проулок. Я бросил окровавленный прут и кинулся следом.
Мы неслись минут пять, петляя дворами. Наконец забежали в подъезд старой гранитной девятиэтажки и потопали по ступенькам вверх. Олег одной рукой крепко держал притихшую девчонку, а другой дергал все двери подряд. На восьмом этаже одна из дверей распахнулась и мы зашли внутрь.
Раньше в этой квартире хорошо жили. Мебель была сплошь старинная, но неизменно целая и со вкусом подобранная. Под ногами шелестели ковры, со стен глядели настоящие картины в золоченных рамах. В одной комнате даже стоял рояль. На его черной поверхности играл синий свет, лившийся из просторных окон. Здесь было чисто и, главное, прохладно — каменные стены, хорошо промерзшие за зиму, не успели растратить остаток январских холодов.
— Ложись, бля! — скомандовал Олег и толкнул девчонку на ковер.
— Не надо, парни... — сказала она тоскливо, — Христом-богом заклинаю...
— Туда заклинай, — Олег кивнул за окно, — вон за тобой Христос-бог летит.
— Ребята...
— Да чего ты ссышь? Мы тебя выебем и все. И иди куда хочешь. А так бы ты рассвет без мужика встретила. Или те ублюдки тебя бы вообще заебли. Они, блядь, так и искали кого бы ебнуть, полгода свою монтировку точили. — Олег потер шею. — Знаешь что? Выпей водки.
Он вынул мою бутылку, отхлебнул, затем протянул мне, я тоже глотнул и протянул девчонке. Несколько секунд она смотрела на бутылку, словно ей протянули змею, а затем быстро схватила и сделала несколько глубоких глотков. И тут же прикрыла рот рукой и закашлялась.
— Во! Нормально! — одобрил Олег.
— У меня там мама одна... — тихо сказала девчонка, поджав ноги и обхватив колени.
— Не ссы. Скоро твоей маме будет по хую. И всем будет по хую.
— Так отпустите меня, если вам так все... по хую... — она посмотрела на него, а потом на меня испуганными темными глазами.
— Во дура-девка, а? — Олег кивнул мне, — Да мне же сейчас не по хую! Я скотина, блядь, или человек на хуй? Я же хочу хорошо провести время последний раз в жизни, поняла? Тебя еще просить надо что ли? Скажи спасибо, дура.
Девчонка теперь смотрела только на меня.
— Так. Олег... — решительно начал я.
— На хуй пошел. — кинул мне Олег и повернулся к девчонке, — Поехали!
Он резко скинул штаны и бросился на нее как в бассейн с бортика. Я пожал плечами, отвернулся и вышел из комнаты. Сзади доносилась приглушенная возня, а я шел по квартире и смотрел на стены. Сначала шли портреты, затем потянулись просто картины. Как в музее. Странно они выглядели в синем свете — синелицые дамы, господа в синих камзолах, холодные фрукты в синих вазах... Через несколько часов все это сгорит в пламени, разлетится на атомы, — думал я, — и никто, ни одна сука во Вселенной не узнает как здесь жили. Как хорошо жили хорошие люди. Я остановился перед копией Брюллова — она была выполнена почти безукоризненно, только в уменьшенном масштабе. Некоторое время я рассматривал ее, а затем плюнул. Плевок лег не в центр, как я планировал, а сильно левее, не причинив композиции особого вреда. Шлепнулся на застывшее масло и нехотя пополз вниз.
— Иди, блядь, твоя очередь. — раздался за спиной голос, и я вздрогнул. — А я пока пойду водки куплю, водка кончилась.
Я вошел в комнату. Девушка лежала на полу, раскинув ноги и положив локоть под голову. Она задумчиво смотрела в потолок. Я немного постоял в нерешительности и сел рядом.
— Ну? — повернулась она ко мне, — Давай.
— Ты, извини, — начал я, — ну как бы... Ну, сама понимаешь...
— Да ладно тебе. Как тебя, Коля? — она улыбнулась. — Все нормально.
— Но может ты... не хочешь?
— Да все нормально, — повторила девушка и снова улыбнулась. — Последний день живем.
— Последний день живут американцы. Мы последнюю ночь живем. — поправил я и стал расстегивать брюки.
Не помню, сколько прошло времени, но когда мы устали и совсем выдохлись и просто лежали на ковре, прижавшись друг к другу, вдруг раздался выстрел. Затем снизу послышался истошный женский крик и еще два выстрела. Мы лежали молча. В коридоре щелкнула дверь и на пороге комнаты показался Олег. В одной руке у него была водка, в другой — красное вино. Дорогое, судя по виду.
— Купил? — спросил я.
— А то ж, — кивнул Олег, отхлебнул водки и протянул бутылку мне. — Пойдем принесем, там еще осталось.
— Да ладно, бля, потом сходим. — сказал я, глотнув и передавая бутылку девушке.
— И то верно, — кивнул Олег и повернулся к ней: — Ну что? Пойдешь к своей матери?
Она глотнула водки, поставила бутылку на пол, поднялась и медленно пошла к окну. Мы жадно рассматривали ее фигуру.
— Жарко, — наконец сказала она. — И страшно. Очень страшно.
— Не ссы, мы проводим, — сказал Олег.
Она молчала, стоя к нам спиной, контуры фигуры расплывались в ослепительном зареве оконного проема.
— Да вообще страшно...
— Далеко идти-то? — спросил Олег.
— Никуда я уже не пойду, — сказала она.
— А мать одна? — спросил я.
— С ней отчим. Да и какая уже разница?
— И молодец, — одобрил Олег. — Давай тост. За это, бля... за встречу. За что же еще?

* * *

Я сидел на диване, девушка лежала на моих коленях и смеялась. На диване у противоположной стены развалился Олег и курил трубку.
— Шерлок, блядь, Холмс, — хохотала девушка.
— Олег, — говорил я, — Нет, ты, блядь, скажи мне, кто тебе дал право убивать, а?
— Колян, салага, ты сам понял, что сказал? Я этот, бля, искупитель.
— Искупитель! — смеялась девушка.
— Да погоди, бля, не то... Избавитель! Они же все сгорят к ебеням через несколько часов. Медленно, блядь, мучительно. А я их — хуяк и избавил.
— Это еще, блядь, не известно медленно или нет.
— Известно, — сказала девушка. — Я сама один из докладов переводила на хуй. Там сказано что температура в последние часы стло... стло... стлокновения будет нарастать с тридцати градусов до трехсот, но это займет два часа! Плавно! — она покачала в воздухе пальчиком, — Плав-но! Поняли?
— Переводила, — сказал Олег. — Да это и без тебя во всех газетах было год назад.
— А я тоже переводила! Переводила!
— Подожди, — сказал я. — А есть гипотеза что, блядь, и не будет никакого столкновения.
— Не пизди, — сказал Олег. — Она же в сто раз больше Солнца.
— А все равно не факт! — сказал я. — Может, и пройдет мимо. Но! Внимание! Но! Если даже прямого столкновения не будет, то все равно Земля сойдет с орбиты и превратится в сгусток плазмы от разогрева.
— Не умничай, не на лекции своей сраной. — отвечал Олег.
— От разогрева! — смеялась девушка. — Раз! И раз! И разогрева!
— Может, в метро спуститься? — сказал я.
— Да ну на хуй. Сэкономишь пять минут, зато будешь весь в говне и духоте. Ты скотина, блядь, или человек на хуй? Сдохни как человек. Хоть раз в жизни.
— Ребята... — вдруг нервно сказала девушка, — Ну как такое может быть? Ну неужели мы все... — она закрыла лицо руками и задергалась.
— О, бля, начинается, — вздохнул Олег. — Никогда не ссы раньше времени, поняла? Когда, блядь, нас с Тимуром заперли в карцер, мы не ссали. А майор Лухой — это такой, знаешь, пиздец... Или сам ебать будет, или в дисбате сгноит. Проследит, чтоб сгноили на хуй.
— Олежек, ты о чем? — спросила девчонка.
— Да ты, блядь, слушай, сейчас поймешь. Короче, утром в караулку заходит сам, блядь, полковник, поняла? Потому что позвонили, что в часть пиздует проверка. И видит Лухого — это нам пацаны из караула сказали. Видит, что ебальник у Лухого как, блядь, таблица настроечная в телевизоре. И сам Лухой спит пьяный в полное говно, и мы по углам валяемся никакие, ну просто пиздец. Нас тут же за яйца и в карцер. Полковник все, блядь, понял. Позвал двух салаг и приказал, чтоб прямо при нем отмыли Лухого скипидаром, поняла? Но это мы потом узнали. И хуяк, двое салаг стали его мыть. Намочили тряпку, хуяк — чуть, блядь, не выжгли ему все ебало. Лухой очухался и начал их дико пиздить прямо на месте. Ну и тут его самого покрутили на хуй и заперли вместо нас в карцере. Прикинь, у нас один был карцер, застава-то, блядь, маленькая. А он бы нас убил как не хуй делать. И их бы убил. А полковник, блядь, хотел сначала разобраться и сам всех выебать. Короче нас с салагами в грузовик и на пилу. Знаешь что такое пила? Это у нас на болоте ангары были, просто пиздец, поняла?
— Я не хочу умирать, — сказала девушка. — Только подумайте, вот мы сидим... и никогда... никогда... нас не будет... — она тряслась в рыданиях, я гладил ее плечи, стараясь успокоить.
— На хуй нам истерика? — задумчиво сказал Олег.
Я подумал что он сейчас полезет искать свой пистолет, и это будет неприятно. Но он лишь сказал:
— Колян, это... Склифософский. Чего у тебя там за таблетки? Успокоительное?
— Да. Но еще рано.
— Рано, — Олег повернул запястье и взглянул на свои командирские часы, — Отломи, блядь, девке четвертуху. Пусть успокоится. И запить принеси.
Я аккуратно снял тихо рыдающую девушку с колен, сходил на кухню и открыл кран. Воды, конечно, не было. Тогда я вернулся, откупорил бутылку вина, достал из шкафа пыльный бокал, нашарил капсулу и отломил ногтем четвертинку таблетки.
— Что это? — хрипло спросила девушка.
— Четвертинка успокоительного, — я положил белую крошку на ее ладонь.
Она брезгливо смотрела на нее.
— Это не яд, — сказал я.
— Во как. Помирать, блядь, помираем, а отравиться боимся, — произнес Олег из своего угла.
Девушка положила крошку на язык и запила.
— Ни хуя ты не понимаешь, — сказала она, вновь укладываясь ко мне на колени, — нас всех не будет...
— Ну а ты чего, блядь, собралась вечно жить? — сказал Олег. — Может ты бы сегодня и так под грузовик попала или бы этой, блядь, паленой водкой отравилась? А не сегодня, так через двадцать лет или сорок там на хуй. Тебе не по хую когда?
— Стоп, Олег! — сказал я и зачем-то погрозил пальцем, — Вот тут разберемся! Ты сказал, что можно делать все. И даже на хуй убивать, потому что все равно все сдохнут, так? А хули ты раньше не убивал, если все равно все сдохнут? Противоречие на хуй-с! — я потер ладоши.
— Противоречие на хуй-с! — повторила девушка и хихикнула.
— Ни хуя и не противоречие. — Олег вытряхнул трубку на ковер. — Когда я сегодня убиваю, я избавляю от страданий, так? Они мне должны спасибо говорить. А тогда бы я отнимал жизнь на хуй, понятно?
— Стоять, блядь! — закричал я, — Стоп! Где граница? Нам осталось сколько? Три часа, да? А если бы осталось три дня?
— Я мать с отцом убил три дня назад.
Я на миг осекся, но продолжил:
— Ну хуй с ними, я не об этом...
— Не хуй, — строго поправил Олег, достал пистолет и навел дуло на меня, — Не хуй. Понял? Скажешь еще раз — избавлю на хуй.
— Да не о том, блядь, речь, — отмахнулся я, — где граница? Не три дня, а четыре, десять, полгода, десять лет? Где, блядь, эта граница безнаказанности, за которой можно творить насилие, прикрываясь скорой и неизбежной смертью?
— Ты, Колян, сам ответил только что. — сказал Олег. — Граница безнаказанности. Понял? Сейчас кто тебя накажет? Никто. А тогда?
— Стойте! — сказала девушка, — Значит если никто не накажет, то можно делать любое зло любому человеку?
— А почему зло на хуй? — спросил Олег, — Я добро делаю. Избавляю. На хуй вообще нужна жизнь? Вот тебе на хуй нужна?
— Я люблю жизнь. Мне было в кайф жить. — сказала девушка.
Олег прищурился.
— Не пизди. Не до хуя у тебя было кайфа, верно, бля? С матерью собачилась, от подруг говна ждала, от мужиков шарахалась. Придет — давала, уйдет — рыдала. Вены в шестнадцать лет резала?
Девушка обиженно замолчала и спрятала левую руку за спину.
— А кто ты, блядь, такой чтобы решать за каждого — жить ему или нет? — возмутился я. — Бог что ли?
— Выходит бог. Потому что если бог есть, то хули он мне это позволяет? Значит я, блядь, и главнее.
— Парни, — сказала девушка, — А ведь мы все подохнем...
— О... Пошла хуйня по кругу. — вздохнул Олег.
— А детей жалко. — добавила она.
— У тебя чего, дети есть?
— Нет, я вообще...
— Вообще. А взрослых, бля, не жалко, да?
— Нет. Дети — они еще не согрешили.
— А взрослые, бля, согрешили?
— Да!
— Ну так хули ты волнуешься? Дети это будущие, блядь, взрослые. Выросли бы и нагрешили до хуя. Считай что взрослые сегодня получат пиздянок по заслугам, а дети, блядь, авансом. Поняла? А разницы никакой.
Я слушал их разговор рассеяно, думая о тех, кто остался в Екатеринбурге. Вдруг к реву ветра за окном прибавился странный звук. Я приподнялся на диване.
— Чего это такое?
— Не открывай, мудило, жара пойдет. — ответил Олег. — И так начинается.
— А я хочу! — сказала девушка, — Да это же гармошка!
Мы с ней подбежали к окну и стали смотреть. В доме напротив одно из окон было распахнуто. На подоконнике, свесив ноги вниз, сидел мужичок. Он растягивал меха гармони и что-то пел, но слов не было слышно.
— Слов ни хуя не слышно. — сказал девушка. — хули он разговаривать мешает?
— Ну избавь его на хуй. — сказал Олег.
— И избавлю. — сказала девушка. — Дай пистолет.
— Лови.
Пистолет упал на пол и покатился по ковру. Девушка подобрала его и начала целиться. Получалось у нее плохо.
— Окно открой. Стекла полетят. — сказал Олег.
— Отъебись. — ответила она.
Я дернул щеколду и открыл одну створку. Сразу застонал ветер, загремела гармошка и потянуло жаром как от большого костра.
— Блядь. — сказал Олег.
Пистолет в руках девушки дернулся и раздался выстрел. Один раз, другой.
— Дай, не умеешь! — я отобрал оружие.
Пистолет удобно лег в мою ладонь. Я закрыл глаз и начал целиться.
— Левша, блядь. — сказал Олег. — Тимур тоже был левша.
Контуры мужика с гармошкой расплывалась. Глаза слезились от света и ветра.
— Выше забирай и правее, у меня сбито. — сказал Олег.
Я нажал курок. Грохнул выстрел. Мужик, казалось ничего и не заметил — то ли был пьян, то ли под наркотиками.
— Пусти, дай я! — девушка схватила пистолет и прицелилась.
Раздался выстрел, мужик покачнулся и схватился за плечо. Гармошка смолкла.
— Во дает. — хмыкнул Олег.
— Есть! — засмеялась девушка.
— Дай! Дай добью! — я силой вырвал у нее пистолет.
На это раз мне удалось сфокусировать мушку и я удовлетворенно нажал на курок, уже заранее зная что попал. Мужик снова дернулся. Гармошка выпала из рук и полетела вниз, взвыв напоследок скрипучей тоскливой нотой. Мужик качнулся еще раз и выпал вниз из окна вслед за ней. Снизу донесся глухой удар, и через секунду еле слышный стон.
— Есть! — захохотала девчонка. — Сделали! Как мы его избавили, а? Класс, бля!
— Закройте окно, уроды. — сказал Олег, — Запарили.
Я высунулся чтобы глянуть вниз, но тут на затылок будто поставили раскаленную сковородку, и я зачем-то глянул вверх. Верха не было — была черная пустота, в которой висел громадный диск. Я глянул на него и все оттенки пропали — осталось черное полотно и белый круг посередине. Дико заболела голова, но меня словно парализовало, взгляд прикипел к диску как сварочный электрод. На лицо легла рука и меня резко кинули обратно в комнату. Я упал на ковер.
— Уебище, спалил глаза на хуй? Лежи, не дергайся. Лицо спалил?
— Отъебитесь от меня... — сказал я в черную пустоту.
Лицо щипало, голову сверлила тупая боль. Я даже не сразу почувствовал как на лоб легла мягкая рука и нежно погладила.
— Подруга, оставь его на хуй. — сказал Олег, — Пойдем на четвертый этаж сходим, надо водки принести. Там еще минералка была, польешь на ебальник нашему мудиле.

* * *

Я лежал на диване, глядя на коричневый бархат плотно задернутых штор. В них были микроскопические дырки и в каждой просвечивала огненая точка — копия Блуждающей звезды. Зрение постепенно возвращалось, все-таки глаза я не сжег. В комнате стояла жара. Тупая боль в голове унялась, но грозила начаться в любую минуту. Девчонка лежала на ковре. Не думаю чтобы там было намного прохладнее. Олег сидел в углу на медвежьей шкуре, которую он приволок с четвертого этажа когда они ходили за водкой. Мы молчали — говорить было не о чем.
— Знаете, а я ему завидую. — сказала вдруг девчонка.
— Кольке-то? Только полный мудак станет высовывать рожу раньше времени.
— Нет, я про мужика с грам... гарм... гар-мош-кой. Я не могу больше. — она заплакала.
— Могу избавить. — сказал Олег.
— А может есть надежда? — спросила она.
Мы промолчали.
— Я боюсь ждать... — всхлипнула девушка, — Почему я всю жизнь... всю жизнь должна чего-то... чего-то ждать?
— Для тупых повторяю: могу избавить. — сказал Олег. — У меня патронов до хуя, еще обойма осталась.
— Я боюсь. — всхлипнула она. — И так боюсь и так.
Олег задумчиво повернулся ко мне.
— Колян, бля, дай ей свои таблетки.
— Ты чего? Я как раз сейчас сам хотел!
— Ты мужик или нет? Ты человек, блядь, или скотина на хуй? Видишь девка мучается. Я тебя из пистолета избавлю, как мужика.
Я полез в карман, достал капсулу и протянул девушке.
— Не могу их... всухомятку.
Олег поднялся и принес бутылку водки.
— А минералки нету? — спросила девушка.
— Нечего было лить как из крана.
— А вина?
— Последняя. — Олег потряс бутылкой и поставил на пол, а сам откатился в свой угол.
Девушка высыпала таблетки на ладонь.
— Давай, — кивнул я, — а то потом хуже будет. — Через пятнадцать минут все будет хорошо. Хороший врач советовал.
Она судорожно опрокинула горсть таблеток в рот, схватила бутылку и жадно запила.
— Какая гадость, все горит во рту. И внутри все горит. И снаружи. И внутри пекло и снаружи.
— Терпи, скоро все будет хорошо. — ответил я, глотнул из бутылки и обнял ее.
Некоторое время мы сидели молча. Фиолетовый свет пробивался из всех щелей, шторы просвечивали как полиэтилен.
— Бутылку подкинь. — сказал Олег из угла.
Я завинтил колпачок потуже. Руки плохо слушались. Кинул ему бутылку и снова закрыл глаза.
— Коля. — вдруг сказала девушка, — Возьми меня за руку.
Я нащупал ее руку и крепко сжал, чувствуя как пульсирует на руке жилка.
— Все будет хорошо. — повторил я.
— Я устала. — сказала она, — Я очень хочу спать. Мне уже прохладней.
— Спи, все будет хорошо. — повторил я.
Мне показалось что мы сидели вечность и девушка уже уснула, но вдруг до меня донесся ее голос:
— Меня... зовут... Оксана.
— Спи, Оксана. — сказал я и сжал ее руку еще крепче. Жилка пульсировала совсем слабо.
У моих ног что-то стукнуло.
— Пей, бля, я тебе оставил. — раздался издалека пьяный голос Олега.
Я отвинтил колпачок, запрокинул голову и выпил все, что оставалось в бутылке. На миг мне почудилось что стало лучше и отступила жара, но затем голова начала кружиться, кружиться, в висках зашумело, я еще раз открыл глаза — комната плыла и качалась, залитая фиолетовыми клубами света, шторы уже не спасали. Вдруг стало еще светлее. Послышался звон стекла и гул ветра. В глазах все плыло и двоилось, я закрыл их и пространство вокруг завертелось. Не понятно было где верх и где низ. И тут грохнул выстрел.
— С-с-сука! — промычал я. — А обещал меня сначала избавить...
— Получи, блядь! — раздался голос Олега и послышался второй выстрел. И еще один.
Насколько я смог почувствовать, в меня опять ничего не попало. Тогда я собрал последние силы, вынырнул из мутной круговерти и увидел комнату и мельтешащий силуэт на фоне белого окна. Заслоняясь медвежьей шкурой, Олег резко выглядывал наружу как из окопа, выкидывал руку с пистолетом и тут же прятался обратно.
— На, блядь, сука! — орал он и нажимал курок, — На, блядь, звезда-пизда!
Я закрыл глаза и мир вокруг утонул и исчез.

* * *

Когда я открыл глаза, комната была залита оранжевым маревом. Голова гудела и стучала, тело не слушалось, вокруг стояла жара, пространство качалось перед глазами и страшно хотелось пить.
— Оклемался, салага? — услышал я голос Олега.
— Что? — я как мог сфокусировал взгляд и огляделся.
Я все так же лежал на полу. Рядом лежала Оксана, ее тело было твердым и прохладным. В углу на медвежьей шкуре сидел Олег и чистил пистолет.
— Оклемался, говорю?
— Сколько осталось до рассвета? — спросил я.
— Да вот блядь твой рассвет. — сказал Олег и кивнул на окно.
Я встал. Голова закружилась, но я устоял на ногах и подошел к окну. Сначала я не увидел ничего кроме оранжевого света. Потом я подумал что у меня двоится в глазах. Но затем я понял. В воздухе висело солнце, а сбоку плыла Блуждающая звезда — маленький диск с мутной оранжевой короной.
— Олег, блядь... — крикнул я и закашлялся. — Как это? Что это?
— Пиздец отменили. — хмуро сказал Олег. — Она пролетела мимо и уебывает на хуй.
— Ну как это может быть? — крикнул я. — Этого не могло быть! Ученые ведь все проверили, доказали и вычислили!
— Не могло быть? — заорал Олег и подскочил ко мне, — Такие как ты, уебы, думают что много, блядь, знают! Они, блядь, вычислили! Они, суки, подсчитали! Они что, блядь, пили с этой звездой? Они, блядь, ебали ее? Так еб твою мать, откуда они знают про нее, а? Они, суки, думали что это будет как жопой в костер. Я же, блядь, все это читал — и как солнечная система сойдет на хуй с орбиты и как атмосферу сдует к ебеням и про плазму-хуязму и остальную хуйню. Я же, блядь, верил! Колька, мудило! — он схватил меня за плечо и потряс, — Мы же им верили, мудаки! А они нас наебали! Ты понял?
— Ничего не понял. Так все же хорошо? Все же кончилось?
— Что, блядь, кончилось? Для нас все кончилось. — Олег отошел в угол и устало сел на шкуру. — Я ждал когда ты проснешься. У меня как раз осталось два патрона. Избавить.
— Избавить? — я ошарашенно уставился на Олега. — От чего избавить?
— Ты так ни хуя и не понял? — Олег тоскливо посмотрел на меня, — Я так и думал.
— В смысле?
— Как ты будешь жить, блядь? После всего что ты сделал?
— Да Олег, ты что? — я все еще ничего не понимал, — Вон небось сколько народу погибло! Никто про нас никогда не узнает! Свидетелей нет, власти нет, милиции нет... — я на миг запнулся, — Ведь никто нас не видел, да? А если видел — сейчас встанем и уйдем. Уедем! Поехали ко мне в Екатеринбург!
— Мудак ты, — сказал Олег, — Мудаком был, мудаком и помрешь.
Он достал пистолет.
— Олег, ты что? Олег, я прошу тебя! — я рефлекторно вжался в стену.
— Да успокойся, салага, не трону я тебя. Подохнешь своей смертью, понял? Да ведь ни хуя ты не понял... — Олег поднял вверх дуло пистолета и задумчиво положил на него подбородок. — Я в госпитале валялся неделю, блядь, с башкой пробитой. А за это время Лухого на хуй разжаловали и перевели на Камчатку, понял? И замяли к хуям всю историю. И тут хуяк, блядь, приказ, и я в дембеля... Ты, блядь, не знаешь что такое дембель. Это чуять надо сердцем. Два года чуять. Дембель — это когда ты хуяк и свободен! И иди куда хочешь. Я хотел на сверхсрочную пойти. Но после такого, блядь, уже и не залупнешься. Пошел в менты. А тут эта хуйня началась... Да хули с тобой разговаривать? Служи, салага. Долго тебе еще до дембеля. А я человек, блядь. — сказал он сквозь зубы, — А не скоти...
Раздался выстрел и я зажмурил глаза.

* * *

Обойдя дом, я нашел черствую буханку хлеба и пару банок с консервами. Пора было уходить, неизвестно было где хозяева и когда они вернутся. В воздухе заметно свежело. На всякий случай я взял из шкафа пиджак. На улице пахло дымом и весной. Оранжевые блики радостно плясали на выцветших стенах домов, дул теплый ветер, небо было затянуто то ли пеленой дыма, то ли облаками. Сквозь пелену просвечивали два диска — Солнце, большое и желтое, и Блуждающая — маленькая, оранжевая, в лохматой черной коронке. Я спросил дорогу у старухи, безумно танцующей на тротуаре, и пошел на вокзал. Ведь теперь когда-нибудь должны снова пойти поезда? Жалко было выброшенных денег, я даже не запомнил улицу, по которой мы шли. Еще я думал о родителях. Как мама? Как отец? Как братик? В воздухе пахло дымом и весной. Я чувствовал что все страшное позади. Все, что было плохое — закончилось. Теперь все будет хорошо. В конце концов, все должно быть хорошо, верно?

к о н е ц

Леонид Каганов
14 октября 1999, Москва

@темы: Рассказ