[Bercut-bird]

16.11.2011 в 12:03

Пишет  Мифическая личность:

К вопросу о революции в военном деле. Часть вторая
Пишет Томас antoin

Военная революция 16-17 вв.: тактика.
От революций в вооружении плавно перейдём к революциям в тактике полевых сражений 16-17 веков. Тема эта гораздо более богатая и интересная, потому что технические новинки влияли на тактику далеко не прямо и однозначно.

Сразу необходимо сделать лирическое отступление. Следует помнить, что параметры мушкета — это одно дело, а использование мушкета в бою — совсем другое. Такое уж развесёлое времечко тогда было, что современные жаркие споры по поводу точной дальности выстрела, процента попаданий или скорости перезарядки солдат Ренессанса на самом деле посвящены сферическим стрелкам в вакууме. Скажем, на скорость стрельбы чуть ли не одинаково сильно влияли: нервишки солдата, его обученность, его усталость, качество ружейного ствола, качество фитильного или кремнёвого замка, модель шомпола, способ переноски боеприпаса, качество пороха и отлитых пуль, нагар в стволе, погодные условия и т.д... Я не хочу сказать, будто в цифрах это всё выразить невозможно, но надо помнить, что в итоге получатся не какие-то точные величины, а скорее числа, позволяющие понять очень примерные границы возможностей тогдашнего оружия и солдат. Подчёркиваю: чисто теоретические границы. Первоисточников с точными значениями не так уж много, друг другу они противоречат, а современные тесты не могут претендовать на достаточно полный учёт многих факторов. А потому в целях фокусирования внимания сугубо на вопросе революционности произошедших в раннее новое время изменений, сравнение и разбор чисел, предлагаемых различными авторами, в данном обзоре оставим за рамками.

Швейцарцы...

Для понимания революционности нововведений в тактике в начале 16 века для начала важно понять, насколько характер боя изменился по сравнению с предыдущими эпохами. И тут сразу заставляем скакуна своих мыслей перескочить через первую волчью яму исторической мифологии. Яма эта именуется «Упадок военного дела в Средневековье», и первые лопаты на её выкапывании сломали как раз те гуманисты Ренессанса, которые весь промежуток между упадком античного военного дела и своим временем рассматривали как время суматошных драк без смысла, красоты и искусства. Затем это подхватили последующие историки, для которых средневековые войны фактически были исключительно поединками рыцарей. Рыцари описывались как неизменное с 11 века благородное сословие, никакой особенной эволюции в их modus operandi на поле боя якобы не было, а стоящей упоминания пехоты как будто вообще не существовало. Зато если в какой-то средневековой битве участие пехоты было настолько значительно, что не заметить её было невозможно, битву объявляли символом конца рыцарской конницы (и феодализма с нею заодно). Со временем таких символов накопилось чуть ли не с десяток, а проклятое рыцарство в промежутках между сокрушительными поражениями продолжало здравствовать, пока его окончательно не прихлопнуло огнестрельное оружие, завершив дело шотландских пик, фламандских гёдендагов и английских стрел.

На фоне такой безрадостной картины, естественно, трудно не закричать «Революция!» при виде испанских терций. Однако, не углубляясь в разбор описанного мифа, отметим главное: никакой закостенелой «средневековой тактики», естественно, не было, а происходила нормальная эволюция оружия и способов его использования, да и европейский социум каждого «среднего века» сильно отличался от социума предыдущего и последующего столетий, напрямую влияя на характер войн. Таким образом, в 15 веке мы видим не ломку традиций, а органичное включение огнестрельного оружия в существующие схемы (в основном — оборонительные). Самой заметной на поле боя оказалась даже не аркебуза, а обычная пехотная пика, оружие древнее и довольно привычное даже для средневековых полководцев. Более того, прославившие пику швейцарцы, как известно, начинали зарабатывать репутацию вообще с алебардами, а уж если о настоящих примерах применения пик пехотой можно спорить, то длиннодревковое оружие как класс уж точно ни для кого не было в новинку. Так что, тактика швейцарцев появилась не благодаря новому вооружению, а скорее благодаря возможности выставлять значительные количества хорошо подготовленной и дисциплинированной пехоты, по моральным качествам превосходящей всех современников. При этом, швейцарские пикинёры всё же не были самодостаточны и для большей эффективности должны были действовать в координации со стрелками и кавалерией.

К началу 16 века пример наиболее эффективной на тот момент тактики давала французская армия, и на ней стоит остановиться, чтобы лучше была понятна суть дальнейшей революции. Выигрышной комбинацией у французов были лучшая в Европе конница и лучшая в Европе пехота, поддержанные лучшей в Европе артиллерией и достаточным количеством стрелков (преимущественно с арбалетами, аркебуз практически не было). Весь бой строился вокруг атаки жандармов, которые наглядно демонстрировали всем желающим, что «рыцарская» кавалерия никуда не делась, а наоборот достигла пика эффективности, с которого её и пикой не столкнуть. Атака сотен этих элитных всадников сминала всё на своём пути, даже плотные построения пикинёров не были от них панацеей (хотя лобовые атаки и обходились жандармам дороговато, потому умные командиры их избегали). Любой, кто хотел победить французов в сражении, должен был в первую очередь решить, а что делать с этой мощной атакой, поскольку она неминуема и неизбежна. А если удастся пережить жандармов, то будет и «вторая часть марлезонского балета» в лице атаки швейцарских наёмников, которые пусть и пешком, но тоже успешно изобразят стадо носорогов. В случае хорошей обороны противника артиллерия всякие вагенбурги могла разметать за считанные минуты.

Минусом такой тактики была цена: даже Франция могла себе позволить только 2-3 тысячи жандармов в сумме (4 тысячи при Луи XI), а например Испания вообще была не в состоянии найти столько мощных коней (там вообще приходилось законы принимать, чтобы каждый владелец мула содержал также и коня для армии, а то на мулах только награбленное добро возить, в бой не поскачешь). Что касается пехоты, то швейцарцев было мало по определению, и стоили они дорого, но заменить их национальными войсками у французов никак не получалось. Так что будущее определённо было за какой-нибудь более дешёвой и легко тиражируемой тактикой, но на начало 16 века все с разной степенью успешности копировали французский подход.

Доспехи жандармов и их коней.

И вот тут на сцене появляется всеми ожидаемый упор на массовый огнестрел, виновником чего принято считать испанского гран-капитана Гонзало де Кордобу. Одни говорят, что имело место гениальное прозрение (которому способствовал пинок под зад в виде битвы при Семинаре), другие утверждают, что Кордоба просто сумел обойтись тем, что было. Главное, что изначальная испанская тактика, отлично работавшая против мавров, против французов оказалась бессильна. Получив на орехи, испанец по старой национальной традиции занялся герильей, в чём весьма преуспел. В 1503 году он всё же был вынужден встретиться с французами в полевом сражении под Чериньолой. Как ни странно, всего за час численно превосходящая французская армия была разбита — и жандармы, и швейцарские пикинёры.

Говорят, что Чериньола стала первой битвой, выигранной благодаря ручному огнестрельному оружию, первым вестником грядущей эпохи «пики и выстрела». Вряд ли так можно сказать с абсолютной уверенностью. Кордоба в первую очередь надеялся победить благодаря французам. Французы не подвели: жандармы трижды атаковали в лоб, внезапно обнаружили, что через выкопанный испанцами ров не перебраться, а затем так же незамысловато попёрли швейцарцы. Вся эта публика так и ломилась вперёд, а стрелки и заранее пристрелянная артиллерия безнаказанно расстреливали их с близкого расстояния, позволяя испанской пехоте легко добивать выживших. Тут уж убойного действия пули и прицельной дальности аркебуз оказалось более чем достаточно, а как только французы дрогнули, контратака испанцев разнесла их в клочья. Однако, в таких условиях, возможно, сработали бы и старые добрые арбалеты, и тут чёрт его знает, так же топтались бы под ливнем болтов жандармы и швейцарцы или сумели бы взять испанцев за... горло. Так что новым в битве при Чериньоле было больше просто массовое использование аркебуз (стрелком был каждый шестой пехотинец, в то время как у других армий были приняты пропорции от 1 к 10 до 1 к 20), а не произведённый ими эффект. Оборона подготовленных позиций была известна европейским полководцам уже много веков, и нередко бывала успешной даже почти без помощи стрелков. Характерного для будущей тактики взаимодействия стрелков и другой пехоты также не наблюдалось — организационно аркебузиры вообще судя по всему были сгруппированы с пушкарями. И, главное, возможности французской тактики не были задействованы полностью, чтоб делать какие-то выводы о её поражении. Если бы вместо атаки началась артиллерийская дуэль, то всё сложилось бы иначе.

После Чериньолы полагается вспомнить Равенну (1512). Битва эта примечательна как раз действиями французской полевой артиллерии, вынудившей испанскую кавалерию убить себя в дезорганизованной атаке. Французская тактическая схема оказалась как всегда эффективной в руках опытного командира. Аркебузиры себя почти никак не показали, зато испанская пехота продемонстрировала две вещи. Во-первых, она показала, как эффективно расправляется с отрядом пикинёров смешанный отряд пикинёров и роделерос — традиционных для Испании пехотинцев со щитом и мечом, способных подлезать под пики и устраивать резню среди неподготовленного к таким выходкам противника. Во-вторых, испанцы и ландскнехты своей гибелью показали, что даже большой и стойкий квадрат пикинёров сам по себе не может выдержать атаки тяжёлой кавалерии.

Совсем уж забавно выглядит традиция считать первой настоящей победой, одержанной благодаря аркебузам и мушкетам, битву при Павии (1525). По своему характеру она была скорее не настоящей битвой, а беспорядочной стычкой, сами участники которой не особенно понимали, что вообще происходит. Лучше всего показала себя в этой битве, как ни странно, опять французская артиллерия. Стрелки же действовали в рассыпном стою, используя деревья, пни и кусты, чтобы затруднить атаку кавалерии. Жандармы в итоге были уничтожены не потому, что натолкнулись на аркебузиров или ландскнехтов с пиками, а потому, что остановились. Франциск I просто не оценил обстановку из-за растительности и тумана, и всего через минуту после того, как он считал себя победителем, король закричал «Что происходит?! Что случилось, мондьё?!» Потеряв импульс атаки, элита Франции стала лёгкой добычей многочисленных пехотинцев, которые стаскивали рыцарей на землю и добивали всем, что под руку попадётся, даже ножами, а аркебузиры стреляли совсем в упор, и зачастую просто упирали жандарму ствол в плохо защищённый доспехами пах. В принципе, тоже черта новой тактики: теперь будет намного больше случаев, когда человек считал себя выигравшим сражение, но назавтра его изрубленное тело будут продавать слугам или родственникам с аукциона, устроенного алчными победителями.

Так что, даже такие знатные рубки не показывают в полной мере, какие изменения происходили в тактике в начале 16 века. Новые подходы применялись в первую очередь в повседневных стычках и при возне вокруг укреплённых пунктов. В результате, если смотреть строго на крупные битвы, то становится совершенно непонятно, как что развилось, и прийти к неверным выводам. Между тем, первые два десятилетия совершенно изменили характер войны, став настоящей военной революцией, на фоне которой вторая половина 16 века — первая половина 17 века выглядят простой эволюцией. Иначе говоря, полководец Итальянских войн чувствовал бы себя как дома в бойнях Средневековья, но быстро освоился бы и в сражениях Тюренна. Именно поэтому я так много внимания уделяю началу 16 века, когда всё менялось по ощущениям современников с небывалой скоростью.

Неизменным оставалось разве что использование кавалерии. Грубо говоря, войску нужно было хотя бы несколько сотен жандармов для решительного удара, а также вдвое большее количество более лёгкой кавалерии. Последняя на поле боя поддерживала атаки тяжёлых всадников и преследовала отступающего противника, но полезнее всего была в контексте всей кампании для разведки, быстрых рейдов и многих других заданий. Несмотря на то, что периодически жандармы могли атаковать в лоб и проломить полностью готовый к нападению квадрат пикинёров, делали это редко: потеря каждого всадника обходилась дороже убитого десятка пехотинцев. Так что к тому времени по сути уже оформилась схема, которая будет в ходу больше двух столетий: кавалерия ставится на флангах и атакует стоящую напротив вражескую кавалерию, после чего выходит во фланг или в тыл занятой рукопашной пехоте, которая уже и устала, и духом не так сильна. Кульминация, эпилог, занавес: победа в кавалерийской стычке практически всегда означала победу в сражении, после чего необходимо было правильно организовать преследование врага. Часто это оказывалось выше сил победителя, и потому многие битвы в результате не приводили к сильным стратегическим последствиям. Ведь основные потери проигравший нёс именно при преследовании, которое могло продолжаться несколько дней, иначе сохранённое ядро армии быстро возвращалось в тонус и в строй.

Именно из-за необходимости противостоять сильной и достаточно многочисленной кавалерии полководцы строили пехоту в крупные квадраты. Современные кабинетные историки одержимы идеей прогресса, и потому исходят из того, что раз в 18 веке возобладал линейный порядок, то в предыдущие века самые правильные построения — это те, которые более всего вытянуты в ширину. Между тем, в 16 веке глубокие построения имели больше преимуществ на практике и потому использовались так широко. Они быстрее передвигались, не разваливаясь при этом, и помогали создавать хороший импульс атаки, на который линии не были способны, а главное — могли выдерживать кавалерийские атаки во фронт и просто атаки с нескольких направлений. Именно плотные построения стойких швейцарцев привели к тому, что битва при Мариньяно длилась чуть ли не сутки и стоила французам довольно дорого: жандармы и артиллерия так и не смогли сломать пехоту противника, и исход решило прибытие кондотьерской лёгкой кавалерии в конце боя, когда швейцарцы уже были измотаны. В случае же проигранного сражения квадраты пикинёров имели неплохой шанс спастись, если отходили организованно, что резко уменьшало значение поражения для кампании. Кроме того, в 16 веке квадраты уже сильно уменьшились в размере по сравнению с огромными «баталиями» швейцарцев и ландскнехтов, поскольку фронтальная безудержная атака больше не входила в обязанности пикинёров (кроме швейцарцев никто не использовал пики как первое и основное оружие нападения, а сами швейцарцы после битвы при Бикокке растеряли былой пыл). Они атаковали осторожно и хладнокровно, в идеале — уже расстроенного артиллерийским и аркебузным огнём противника. Впрочем, построения лучше обсудить отдельно в следующий раз.

Итак, в первые десятилетия 16 века, хотя особенных технических инноваций не произошло, и сами солдаты остались прежними по составу, тактика изменилась в сторону большей сбалансированности между «родами войск», среди которых кроме пехоты стали отдельно выделять и группировать стрелков из огнестрельного оружия. Исход сражения решало грамотное взаимодействие пикинёров со стрелками, всадниками и артиллерией, а перетягивание кем-то из них одеяла на себя кончалось фатально. Гармония этой тактической схемы была хрупкой, и одна ошибка могла привести к полному кражу и скорому разгрому.

Испанские солдаты: роделеро, мушкетёр, пикинёр.

Тем элементом, который выглядит действительно новым по сравнению с прежней тактикой стало резкое обращение к ручному огнестрельному оружию. При этом многочисленность аркебузиров к началу 16 века была необычна только в полевом сражении, а в мелких стычках (составлявших основное занятие солдат на войне) и особенно при осадах их уже использовали довольно активно. Практически каждый приличный город в Италии и Германии мог похвастать внушительным арсеналом стволов, а мирные жители с удовольствием использовали их не только для отражения неприятеля, но и для охоты. Соответственно, скорее всего именно повсеместная доступность аркебуз и аркебузиров стала причиной их количества в армии Гонзало де Кордоба, вербовавшего умелых людей для своей партизанщины. О какой-либо муштре стрелков перед битвой при Чериньоле в то время тоже не говорится, но судя по всему, они уже сами знали, за какой конец ружья браться, и поражение французского командира сразу тремя пулями вряд ли было случайностью.

Роль аркебуз в это время постепенно выросла до той степени, что всё чаще это пикинёры поддерживали и страховали действия стрелков, а не наоборот, хотя конкретные примеры меняющегося отношения к пикам тут привести трудно. Пропорция стрелков в испанской армии дошла до 1 к 4, а иногда (в рейдовых отрядах) и до 1 к 2 рукопашникам. В 1520-е годы стрелков стало уже совсем много. Например, в 1521 году в 40 000 армии Просперо Колонны в Милане было 9 000 испанских аркебузиров. В 1527 году в 29 000 армии герцога Урбино насчитали 10 000 итальянских аркебузиров. Эти цифры, конечно, несколько сомнительны, но общую тенденцию показывают. В немецких и швейцарских отрядах процент стрелков вырос незначительно, а французы принципиально предпочитали арбалеты, так что в их армии огнестрела очень долго не хватало.

Тем не менее, пока что размахивание холодным оружием оставалось более важной частью битвы, чем перестрелка. Именно поэтому швейцарцы экспериментировали с длиной пик, увеличив её с 10 до 18 футов, а испанцы нашли выигрышную комбинацию пикинёров с традиционными для Иберии роделерос (есть даже теория, что в будущем название «терция» произошло от деления их равные доли пикинёров, роделерос и стрелков). Кстати, ещё больше роделерос оказались полезны конкистадорам, которым пикинёры были вообще не нужны. Исчезновение роделерос в будущие десятилетия европейских войн можно считать сигналом очередного изменения роли огнестрельного оружия.

Между 1510 и 1520 годами в испанской армии появились мушкетёры. Их тяжёлое оружие, опиравшееся на вилку, било чуть ли не вдвое дальше и сильнее, а потому мушкетёры тактически играли как роль застрельщиков (а-ля будущая лёгкая пехота с винтовками), так и роль абсолютного вундерваффе против атак тяжёлой кавалерии. От огня аркебуз на 50-100 метрах ещё могли спасти редкие по качеству и очень дорогие доспехи, но мушкетная пуля даже на дистанции в сотню метров пробивала абсолютно всё, кроме специальных кирас, которые появятся уже позже, в середине 16 века, такие толстые и тяжёлые, что от остальных элементов защиты придётся постепенно отказываться. Проблему мушкета составлял только вес, из-за которого мушкетёрами могли быть лишь самые здоровенные парни, а таковых никогда на всех не хватало.

Что же до точности, то как раз на неё в то время и делали упор, не гонясь за скорострельностью, и потому не случаен рост числа военачальников, убитых из аркебуз, по сравнению с числом убитых ранее из луков и арбалетов. В среднем от стрелка ожидали хотя бы одного выстрела в минуту, компенсируя время перезарядки сменой шеренг и увеличением количества солдат. Аркебузирам нередко приказывали ждать приближения врага метров до 50 (точность позволяла стрелять и дальше, но надо же было и доспехи пробивать), а мушкетёры могли стрелять на сотню метров и более. Если же стрелки принадлежали к атакующей, а не защищающейся армии, они действовали более смело и на большие дистанции.

Много интересных приёмов использования стрелков из аркебуз и мушкетов можно найти в описаниях мелких стычек и осад. Прочувствовать мощь новых стволов они дают больше сухих (и оторванных от жизни) цифр в справочниках. Например, нередки были случаи достаточного эффективного поражения отрядов врага на другом берегу реки шириной метров в 200-300, а также примеры снайперских попаданий в офицеров на стенах осаждаемого города или наоборот — со стен по разгуливающим далеко за внешним краем рва.

Интересны сообщения о том, как испанские и немецкие аркебузиры уже в 1510-е годы умели стрелять пошереножно: отстрелявшись, ряд или вставал на колено, или отходил назад. Так удавалось особенно эффективно отбивать атаки кавалерии, например есть случай при Ребекко в 1521 году, когда четыре шеренги аркебузиров сделали по залпу с близкого расстояния, и уничтожили практически все четыре первые ряда скачущих на них жандармов, после чего остальные прекратили атаку.

Штурм Брешии в 1512 году показывает хорошее взаимодействие со стрелками: 500 спешившихся жандармов присели, аркебузиры сделали общий залп, и тогда сквозь клубы дыма французские рыцари и пехотинцы ринулись в пролом, где пули основательно проредили встречающую гостей партию. В том же году при осаде Болоньи испано-папистская армия использовала частую стрельбу аркебузиров для прикрытия выдвижения пушек ближе к стенам города. Когда удавалось застигнуть врага врасплох, аркебузиров использовали и как штурмовые отряды (Милан 1521, Лоди 1522).

В 1521 году, когда французы решили помешать испанцам переправиться через реку Адду, отряд испанских аркебузиров выдвинулся вперёд и начал сшибать из сёдел французских жандармов, при этом будучи вне прицельной дальности гасконских арбалетчиков. В результате испанцы успели подтянуть пехоту и закрепились на чужом берегу.

Битвы 1528 года при Неаполе и при Ландриано стали благодаря аркебузирам «Чёрного отряда» примером уже совсем прогрессивного взаимодействия стрелков с защищающими их пикинёрами и кавалерией.

С первых же лет 16 века в Италии вошло в моду сажать на круп ко всадникам аркебузиров, и они оказывались очень полезны во время рейдов, а затем появились и отдельные отряды конных аркебузиров. Им давали дешёвых лошадей, не подходящих обычной кавалерии, и получали мобильные отряды, которые легко могли добавить огонька в нужное место битвы или устроить неожиданный налёт на походную колонну (естественно, для стрельбы они спешивались). Особенно это любил знаменитый кондотьер Джованни деи Медичи, командовавший отрядом «Чёрных повязок». В 1524 его и испанские конные аркебузиры чуть ли не в одиночку выиграли битву при Сесии — которая несмотря на название была на самом деле просто атакой отступающего войска французов. Небольшие отряды жандармов просто расстреливались на подходе, от больших аркебузиры уезжали, предварительно нанеся серьёзный урон, а контр-атакующих швейцарских пикинёров окружили и уничтожили. Именно Сесию скорее можно считать первым настоящим триумфом аркебузы, чем Бикокку. Тем более, что именно там пули аркебузиров нашли шевалье де Байарда, того самого «рыцаря без страха и упрёка» (в свою очередь Байард был из тех, кто любил казнить захваченных в плен аркебузиров).

</a>
Ландскнехты из «Чёрного отряда».

В заключение отмечу, что вряд ли имеет смысл говорить о том, когда именно было первое массовое использование аркебузы в тактике сражений в укреплённой позиции или в чистом поле, хотя многие авторы прямо-таки одержимы в поиске, куда бы навесить соответствующий ярлык. Всегда находится что-то «первее». Происходило просто постепенное увеличение масштаба стычек, в которых огнестрельное оружие оказывалось залогом победы, и опыт предыдущих стычек использовался на более широком уровне. Кроме того, пока что тактика использования аркебузиров была на зачаточном уровне и зависела от спонтанной смекалки или внезапного озарения полководца. По-настоящему оформится система «пики и выстрела» только во второй половине 16 века, после чего будет очень незначительно меняться вплоть до появления линейной тактики. Поскольку этот текст и так разросся до неприличных размеров, тут я поставлю точку и продолжу краткий обзор военной революции в тактике в следующий раз. Тогда уж найдётся место и терциям, и голландцам, и 30-летней войне, и английской гражданской, и даже мсье де Тюренну. Как говорится, «Спокойно, парни! Вас ждёт Вторая Серия!» (с) Мистер Секонд.

Военная революция. 5. Тактика 1530-1600.
Голова кругом идёт, и путаешься в датах и названиях, до того насыщена крупными битвами первая половина Итальянских войн. И главное, что это не только ласкающие слух топонимы, но и вехи развития новой тактики, свидетельства того, как она постепенно встала на ноги, окрепла и заявила о себе на всю Европу. На самом деле, одного только периода 1500-1530 достаточно, чтобы яснее океана в капле воды представить всё, что произойдёт в следующие лет сто пятьдесят. Буйное экспериментирование закончилось, наступило время доведения имеющихся инструментов до совершенства. Революция сменилась эволюцией. Да и битвы стали более редкими, и мало какая из них действительно меняла ход войны подобно битве при Павии. Но поговорить всё же есть о чём. Всё же, достаточно много полей Европы прославились не хуже итальянских тем, что видели грузно шагающую сквозь грязный дым пехоту, слышали, с каким мерзким звуком входят в плотный строй ядра и аркебузные пули, чувствовали тяжесть атаки тысяч всадников и тяжесть яркого полотнища на древке, выпавшего из рук убитого знаменосца...

Тактику XVI-XVII века принято называть «пика и выстрел», но название это — лишь удобный ярлык. С птичьего полёта, конечно, лучше всего заметны именно дружные компании пикинёров и импозантные мушкетёры, но в приближении уже возникает вопрос об артиллерии. Она, впрочем, кое-как укладывается в «выстрел», но уж точно забытыми оказываются сверкающие клинки, которые в руках кавалерии даже во второй половине XVI в. могли нести ответственность более чем за 50% потерь в сражении (конечно, далее эта цифра постоянно падала). Но не будем забегать вперёд и сначала разберём виды вояк, которые были в наличии у полководцев после Павии и до конца XVI века.

Особенной революции тут не произошло. Пехота по сравнению с началом XVI века изменилась только организационно — но в свете тактики создание терций и французские попытки культивации национальных полков не слишком важны. Главное, что во всех современных армиях осталось только два вида пехотинцев: пикинёры и стрелки, а, например, алебардщики и меченосцы оказались нужны только для красоты и защиты полковников. Пикинёров делили на латников (corselets) и голодранцев, у которых хорошо, если хоть шлем найдётся. Никаких плюсов и минусов, всё просто: чем больше в полку латников — тем лучше. В поле латы существенно повышали индивидуальные шансы выжить, при условии что не подведёт дисциплина (нередко бронированные ландскнехты драпали дружно и вприпрыжку, а швейцарцы с голым пузом стояли скалой и спасали день, хотя и несли ужасающие потери). А уж в мелких стычках, рейдах и особенно в осаде латники были совершенно необходимы. Практические не имевшие доспехов швейцарцы наотрез отказывались ходить на штурм брешей и в другие подобные развлечения, поскольку это было слишком самоубийственно даже для на всю голову больных горцев.

Стрелки в свою очередь окончательно забросили луки-арбалеты, и вооружались в основном аркебузами, а от доспехов отказались совершенно, за исключением шлемов. Испанская армия в середине XVI века была исключением, поскольку чуть ли не единственная использовала тяжёлые мушкеты, да так здоровски, что голландских мятежников поначалу пугал сам их вид и грохот, не говоря об эффективности. Мушкеты были в разы дальше, сильнее и точнее аркебуз. Испанское командование было ограничено в своей любви к ним только из-за недостаточного количества действительно мощных солдат, которые могли бы таскать эту штуку (около 8 кг весом) и выдерживать зверскую отдачу (типичная пуля мушкета — 18-23 мм, 45-57 г). Так что потом отчаянно мечтавшие о таких же игрушках голландцы сочинили себе мушкеты полегче, килограмм в 6, пожертвовав калибром и длиной ствола. Многие считают это сумасшедшим новаторством, но на практике аркебузы оказались полезнее подобных «бастардов». Всего же на практике количество стрелков в пехоте достигло 60% и продолжало расти в силу ряда факторов, даже вопреки желанию полководцев.

В коннице зато всё было несколько разнообразнее. Во-первых, никакого упадка жандармов не наблюдалось, вот вам и смерть рыцарства, разве что броню со скакунов начали потихоньку снимать. Французы в ходе религиозных войн вообще довели общую численность ордонансовых рот до 10 000 человек. На каждого жандарма там, конечно, приходилось полтора «лучника», но всё равно это было очень круто. Тем более, что эти самые «лучники» были вооружены точно так же, как жандармы, разве что доспехи носили трёхчетвертные и половинные, но главное, что кони их были не намного хуже, а для кавалерии именно этот признак главный в делении на лёгкую и тяжёлую. С учётом текучки личного состава в ходе войн с гугенотами жандармерия пропустила через себя практически всех дворян-католиков, которые могли (и хотели) воевать (кстати, не могу не издать восхищённый вопль, вспомнив что коннетабль Монморанси водил жандармов в атаки в семидесятилетнем возрасте). В этом и была проблема — если уж для Франции 10000 человек в жандармерии было пределом, то для менее богатых и больших стран всё было сложнее. Тем не менее, даже испанцы до нидерландского мятежа имели значительную тяжёлую конницу.

Во-вторых, в этот период вовсю резвились эти самые рейтары, про которых я уже писал, так что не буду повторяться, скажу только, что они в то время поголовно носили трёхчетвертные доспехи и восседали на средних по тяжести конях. Именно они были главной революцией в тактике второй половины XVI в. В-третьих, лёгкая кавалерия имела столько названий, что недолго и запутаться. Главное, что вся она разъезжала на кониках послабее и подешевле, чем у жандармов и рейтаров, да и доспехами меньше увлекалась. Одни лёгкие кавалеристы действовали копьями, как будущие уланы, другие возили только шпаги и пистолеты (т.е. вооружались как будущие кирасиры, но ездили на некирасирских конях), третьи вообще являлись просто мобильными аркебузирами и сражались только в пешем строю. Ну а иррегулярные формирования из всяких венгров, хорватов, валахов и т.п. вообще систематизации не поддавались.

Многие забывают, но даже жандармам по уставу полагался минимум один пистолет (если можно так назвать эти кулацкие обрезы).

Тактически ничего сложного система «пики и выстрела» не представляла. Как я уже упоминал в прошлый раз, большинство сражений стандартно начиналось кавалерийской сшибкой, после чего чья-то пехота оказывалась в одиночестве, и битва оказывалась этой армией проиграна. Естественно, иногда всё могло пойти совершенно иначе, в силу, например, внезапности столкновения армий (особенно когда речь идёт о боях с общим числом участников не сильно больше 10 000), характера местности, неопытности командиров или нестандартного поведения пехоты, проявлявшей невиданную прыть или наоборот бросавшей поле несмотря на победу своей кавалерии.

Так что в битвах роль тяжёлой конницы оставалась наиболее важной и продолжала состоять в атаках с холодным оружием. С противником, у которого в этом плане было преимущество, старались в бой не вступать, даже имея намного больше пехотинцев. Пехота получше, типа испанских терций, атаки жандармов уже выдерживала на ура, даже со всех сторон, как при Черезоле, а вот, например, французских легионеров и ландскнехтов в битве при Дрё (1562) раскатали лобовым ударом самые что ни на есть старомодные «рыцари». Причём, огнестрел у раскатанных пехотинцев был, но всё сложилось как сложилось. Зато, без огнестрела не помогала даже дисциплина. В той же битве при Дрё швейцарцы выдержали столько атак гугенотских жандармов, что и не сосчитать (причём обе стороны понесли в процессе не слишком большие потери), зато потом накатили волны рейтаров, и копьеносных горцев расстреляли просто в упор. Тогда уж жандармы наконец разорвали их квадрат на отдельные группы. При Черезоле для уничтожения немцев потребовалась одновременная атака пехоты во фронт и конницы с остальных трёх сторон — это наиболее типичная картина и для будущих сражений, тем более что рейтары и будущие «аркебузиры» в лоб уже не пёрли.

Отдельно нужно сказать о единственном действительно революционном изменении в сражениях второй половины XVI в. — о рейтарах. Революционность их состояла вовсе не в том, что с их появлением вся конница собрала вещички и исчезла со сцены истории, а в том, что именно они смогли постепенно убрать из битв жандармов. Основная функция рейтаров в том и состояла, чтобы аннигилировать последних «рыцарей», прекрасно переживших появление аркебузиров. Выполнив это предназначение, рейтары и исчезли в XVII веке. При этом победы рейтаров над жандармами были возможны не только благодаря пистолетам, но и благодаря максимально возможной численности (не путать с дешевизной: чисто по деньгам нанимать рейтаров выходило намного накладнее, чем жандармов). Восполнение рейтаров было чисто денежной проблемой, а страх опять потерять 800 жандармов, как при Дрё (сплошь герцоги, графы, маркизы и бароны), сильно сковывал инициативу командиров. Вторым их плюсом на поле боя было успешное прореживание пикинёрского строя, лишённого огневой поддержки, как это было при Дрё, но подобным консерватизмом к концу XVI века отличались только швейцарцы. Что же касается натиска, а не пострелушек издалека, то тут рейтары были опасны только для уже расстроенной или дрогнувшей пехоты. Ни рейтары, ни потерявшие копья жандармы не могли сломать дисциплинированную и готовую их принять на пики пехоту. А больше всего рейтары были полезны в «der kleine krieg» — в рейдах, небольших стычках, где никто не ходил строем, а исход боя вполне решали пистолеты и мобильность.

</a>

Пехотная тактика также не представляла чего-то революционного. Всё, что требовалось от командиров — это как можно лучше поражать врага пулями и как можно надёжнее защитить стрелков пиками, после чего общей атакой добить врага. А дальше начинаются мифы. Во-первых, представление о том, будто бы у каждой армии был свой жёстко определённый боевой порядок и они постоянно в него строились. В реальности, как ни странно, строились сообразно обстоятельствам конкретного боя и полководческому таланту конкретного командующего. Те же испанские терции могли и в три шеренги встать, и в шесть, и в двадцать, смотря что им было нужно. А кроме того, построение войск перед многими битвами вообще не получается установить с абсолютной точностью, особенно при отсутствии планов или при наличии популярных тогда «абстрактных» планов, то есть нарисованных не свидетелем битвы, а художником, который «так видит» и скован изобразительной традицией. Во-вторых, представление о том, что боевой порядок имел чуть ли не наибольшее влияние на исход битвы. У кого построение лучше — тот и победил. В реальности важнее было качество солдат, чем как они стоят. В-третьих, представление о том, что раз в дальнейшем «пику и выстрел» сменила линейная тактика, то более широкие порядки прогрессивнее и потому всегда эффективнее более глубоких. С такой точки зрения ужаснее всего кажутся классические квадратные построения «а-ля испанские терции», хотя испанцы так строились очень редко.

Вот тут надо остановиться особо, поскольку подобное недопонимание приводит к потрясающей картине: оказывается, что испанцы вплоть до Рокруа были самой мощной армией Европы вопреки своей тактике, устаревшей ещё в момент появления. Как писал один вполне приличный в остальном историк, испанцы всегда и везде тратили по два часа, чтобы построиться в громоздкие, огромные квадраты из трёх тысяч солдат каждый, и эти квадраты были очень эффективны, но только не в полевом сражении. Возникает вопрос, а если не в поле, то где, в кабацкой драке? Причины популярности глубоких построений многие видят вообще в том, что полководцы тупо не понимали ущербности старой тактики, пока им это не показал Густав II Адольф. На деле же, естественно, испанцы строились так, как это было нужно против конкретного врага. Дело в том, что квадрат и линия в то время имели совершенно разные плюсы и минусы, и использовались в соответствии с ними, а не по религиозным соображениям. Так что эти пачки из 3000 человек можно было увидеть разве что в первой половине XVI века.

Кроме того, это относилось только к тому, как стояли пикинёры, потому что за исключением небольшой части стрелков по краям терции, остальные аркебузиры и особенно мушкетёры действовали, выдвинувшись вперёд (привет «математикам», которые считают что из-за расстановки стрелков по краям терция вчетверо слабее голландцев по огневой мощи, 1/4 не выходит даже если бы они все стояли по краям). Причём иногда они выдвигались довольно далеко, особенно если не имели оснований страшиться вражеской атаке — так при Йеммингене (1568) всего полторы тысячи испанских аркебузиров и мушкетёров смогли быстрым и точным огнём остановить атаку 12000 голландцев. При угрозе же стрелки старались в идеале отойти на фланги, чтобы свои пикинёры связали боем чужих, которых потом можно будет безнаказанно расстреливать. От кавалерии им приходилось уходить не то что на края пикинёрского квадрата, а иногда и прямо вглубь него. А вот постоянное действие стрелков внутри квадрата, как при Черезоле (та часть их, которая начала стрелять в упор сразу по соприкосновении с вражеской пехотой), было признано неэффективным, несмотря на сиюминутный результат в виде моментального выкашивания всех передних пикинёров.

Масса ошибок связана и с пониманием организации ружейной стрельбы. Если коротко, то способов существовало столько, что никто, наверное, не сможет составить исчерпывающий перечень, поскольку экспериментировали полководцы чуть ли не в каждом бою. Например, всем известен контрмарш, при котором выстрелившие солдаты из первой шеренги отходят в заднюю, а их место занимают парни из следующей шеренги, но одних только способов отхода отстрелявшихся при контрмарше было больше десятка. Была и противоположность контрмарша (после выстрела шеренга оставалась на месте, а вперёд забегала следующая), и много видов стрельба по рядам (сменялись ряды, а не шеренги), и случаи, когда после выстрела вставали на колено, и случаи, когда шеренги стреляли не по одной, а сразу парами, и передача в первую шеренгу заряженных задними ружей... Всё это малозначительные нюансы, а главное, для чего это делалось — вовсе не просто для ускорения стрельбы и перезарядки, как обычно пишут.

Беготня туда-сюда вовсе не помогает быстрее заряжать аркебузу, скорее наоборот. Лучшие способы перестроений могут стремиться только к тому, чтобы за какой-то отрезок времени выпустить не сильно меньше пуль, чем выпускается общими залпами всех стрелков. В теории. На практике командовать общим залпом намного сложнее, трудно уследить за правильным прицеливанием и заметить отлынивающих, а главное — приходится размещать стрелков в длинные линии, которые от чужой кавалерии и пехоты пикинёрам не защитить. Кроме того, поскольку в то время перезарядка занимала больше секунд, чем в XVII веке, промежутки между общими залпами были бы слишком велики, что давали бы противнику возможность быстро добежать до стрелков. Да и в принципе общий залп хорошо бьёт по боевому духу врага, но даёт меньший процент попаданий по сравнению с залпами более мелких групп или вообще индивидуальными выстрелами.

Вот и приходилось размещать стрелков не по желанию полководца, а так широко, как это позволит угроза со стороны врага, то есть значение имело количество рядов, а не количество шеренг. Так, например, когда у врага не было кавалерии, испанцы могли встать и вообще в три шеренги, хотя чаще в такой ситуации вставали в шесть. Кроме того, надо отличать случаи, когда хотели, чтобы залпы следовали один за другим на протяжении длительного времени, и случаи, когда стрелкам надо было как можно быстрее выстрелить по разу, а потом всем отойти на перезарядку. Последний способ использовали испанские мушкетёры в небольших отрядах впереди общей линии, а также стрелки, которым нужно было просто проредить чужие ряды перед атакой своих пикинёров или кавалерии. Да и в принципе стрелкам далеко не всегда давали приказ шмалять как можно чаще: в ряде случаев, особенно в начале сражения, требовались более точные, пусть даже более медленные выстрелы. Были в то время уже и «снайперы» — застрельщики, которые должны были выцеливать индивидуальные цели, но, естественно, это были единичные инициативы на ротном уровне, а не что-то запланированное полководцами.

Что же до артиллерии, то во второй половине XVI века она на полях сражений вообще ничем не отличалась от начала XVI века. Её голос станет действительно хорошо слышен только в Тридцатилетнюю войну, а пока что она эволюционировала технологически и организационно, чтобы накопить достаточно потенциала для качественного тактического рывка. Так, например, будущие успехи 3-фунтовок окажутся лишь повторением успеха «фальконов» и «фальконетов». Например тех, которые гугеноты в 1573 году сконцентрировали за проломами в стенах Ла-Рошели, чтобы картечь потопила в крови все роялистские штурмы.

Критический момент при Дрё: схематически показана оборона швейцарского квадрата.

Итак, в плане тактики полевых сражений период 1500-1600 вопреки утверждению Майкла Робертса не был революционным ни в чём, кроме появления рейтаров. В это время, естественно, происходили значительные изменения способов ведения боя, но все они блёкнут перед действительно революционными изменениями первых десятилетий Итальянских войн. Больше нового можно увидеть в других сторонах военного дела, но о них речь пойдёт потом, после завершения вопроса о тактике (что потребует ещё отдельного разговора о XVII веке).