(с) Vetertann

05.01.2009 в 05:20

Пишет  Дрема:

- Голодному миф никак не дивен.
Сообщив это, Мебиус протянул Ахиллесу бутерброд.
Ахиллес опасливо осмотрел его.
- Тут масло с двух сторон.
- С одной, просто она везде.
- Бутерброд Мебиуса, - сказала Черепаха, - Экономно.
- Все, что угодно, может быть Мебиуса, - сказал Мебиус.
- Дорога, - сказал Ахиллес.
- Очевидно.
- Кошка?
- Старо.
- Банк?
- У которого инвестиции переходят в кредиты под собственные CDS.
- Не понимаю.
- А этого теперь никто не понимает, - мрачно сказала Черепаха, - Но факт.
- Мифоложка, - сказал вдруг Ахиллес, ухмыляясь.
- Сам догадайся.
- Ммм…Закрученная?
- Само собой,- улыбнулся Мебиус
- Однобокая?
- Чуть-чуть.
Ахиллес задумался.
- Не понимаю, - сказал он, наконец, - Как ты перекрутишь мифоложку, чтобы конец вдобавок сошелся с началом?
- Легко.
Мебиус достал еще один бутерброд.
- Односторонний бутерброд, - сообщил он, - Это инфимум бутерброда обычного.
- О боже, - пробормотала Черепаха.
- Виден ли конец у одностороннего бутерброда?
- Пойдем отсюда, - сказала Черепаха, - Он чокнулся.


***
- А знаешь, - сказал Ахиллес несколько дней спустя, - Он не чокнулся.
Черепаха медленно повернулась к Ахиллесу.
- Так, - сказала она, - Кажется, это был заразный бутерброд.
- Слова тоже могут быть Мебиуса.
- И?!
- И я знаю ответ на его вопрос.
- Виден ли конец у одностороннего бутерброда?!
Ахиллес ухмыльнулся и сообщил:
- Не виден. Как инфимум, он долог.

@темы: Рассказ

---

26.12.2008 в 13:44

Пишет  Mad Lory:

В кризис ли, в бурю, в любое ненастье
Завод мой гудит, как встревоженный улей.
Я – представитель трудовой династии,
Тоже гужу, не гудеть-то хули?

Немцы от зависти взвились бы,
Англичане с японцами свернули б шею,
Чтобы увидеть, как против резьбы
Я гайку на болт навернуть умею.

Вас приглашаю, буржуйские дяди:
Зайдите к нам в цех, сами увидите,
Как я одною рукою, не глядя,
Перебираю ВАЗовский двигатель.

Микрометром размахивать все мы горазды,
С ним-то нетрудно не дать лишка,
Но может ли создатель какой-нибудь «Мазды»
Стаканом выверить объем движка?!

Сюда смотрите, друзья-итальянцы,
Кипит процесс автосборки адов.
Глядите: я, как свои два пальца,
Знаю конструкцию ваших Фиатов.

Наши машины в любом краш-тесте
Вдребезги расшибают стены.
Руль остаётся почти на месте.
Что манекены? – Херовые манекены!

Наш человек – гвоздя железного тверже,
Замешан и вылеплен из крутого теста,
Он, не приходя в сознание, может
Выйти с достоинством из любого краш-теста.

Пора поставить вопрос ребром,
Хватит стоять, извините, раком!
Надо поддерживать наш автопром,
Дорогу нашим, российским маркам!

Наборщик! Крупнее выбери буквы,
Новость сообщу официально я:
На нашем конвейере – «Лада-Клюква»!
Развесистая и уникальная!

chmyrnovich

@темы: Стихи

---

Чуток про "Остров"

Вот читаю я потихоньку мнение разных вумных людей про фильм и замечаю один весьма интересный момент. Весьма нередка претензия к Бондарчуку, что он, видите ли, дорвался до возможности показать весь ужас тоталитарного режима необходимость борьбы с ним. Ну да, логично, злобный буржуй, не упустит очередной возможности погавкать на нечеловечески чудовищный Советский Союз. Эти люди ругают Бондарчука, но как-то упускают из виду, что и дух и буква книги не особо пострадали. Все акценты, указанные братьями Стругацкими остались практически на своих местах. Вот и получается, что социально чуждый Бондарчук говорит людям с экрана гадости, а то, что его "речь" вполне себе дословно скопирована у двух очень хороших писателей - они же хорошие, плохого не скажут. Старые добрые "двойные стандарты" в действии, чего уж там. Я лично к таким людям презрение чувствую - они гнилые внутри, подлые.
Хочется отметить еще один моментик, личный такой. Я, неоднократно читая книгу, ни разу не ловил себя на том, что условия жизни на Саракше вполне себе правильные для данных условий, а всячески поддерживал Мака в его стремлении раздолбать эти чудовищные башни. Только на просмотре фильма я почувствовал, что, в условиях постядерных, людям, сохранившим прочное государство на пустом месте, надо памятники ставить, вне зависимости от причин, по которым эти люди государство сохраняли. Ведь и в фильме и в книге нам показывали жизнь населения только в сравнительно комфортной столице, которая в любых условиях будет получать существенно большее количество жизненных ресурсов, чем большая часть страны. На большей части страны творится полнейший хаос, который стабилизируется хоть как-то исключительно за счет крепкой веры людей: за счет этих самых башен. Они в Стране Отцов жизненно необходимы.
Повторюсь, мне творение люто ненавидящего "режим" Бондарчука позволило разглядеть такой нюанс, а вот книга - нет.


UPD: Вот, кстати, наглядная статья по сабжу: dr-piliulkin.livejournal.com/60142.html

запись создана: 03.01.2009 в 18:58

@темы: Кино, Личное, Мысли вслух, Разное

---

Отошлите друзьям ))

@темы: Аниме, Рисунки, Стёб

---

Гы! Прикольно! Ночной Владик ))

03.01.2009 в 21:22

Пишет  Антон Юрьевич:

Круговая панорама Будапешта

@темы: Позитив, Разное, Фото

---

Заметки

Так, в третий раз себе повторить, что лезть под самый хвост к большому и страшному ксенонскому кораблю класса М - вредно. И вовсе не потому, что стрелять будет ксенон (ну нету у него там пушек). Вовсе наоборот: по ксенону стреляют все кому не лень, и калибр у них - ого-го!!! Блин!

@темы: Жизненное, Личное, Мысли вслух

---

Ух ты! Классно!

03.01.2009 в 07:59

Пишет  SINDIK I:

Как хорошо, что я не фанатЕГ... Убил бы....

03.01.2009 в 00:30

Пишет  AniSkywalker:

Чибики

30.12.2008 в 13:29

Пишет  Akage:

Чиста кэртианское баловство )
Рокэ Алва

смотреть чибикэртианское безобразие дальше

Робер Громовержец Иноходец Эпинэ с крысом и молниями


альмиранте Альмейда


Валентин Придд с очередным посланием от графа Сузы-Музы


Ричард Окделл с синим световым мечом, как и полагается хорошему жудаю


Марсель (только что от куафера))


Эмиль Савиньяк (вроде он и получился?Оо)


И Лионель, чтобы не скучно братцу было )


Мэллит

Катари, Айрис, Марианна


Луиза и Селина Арамона


Кардинал Сильвестр


Вальдес

И Альдо

Предновогодний апдейт )))

Новогодние Ойген Райнштайнер и Жермон Ариго)))


Матильда *__*


А вместо Деда мороза и Снегурки будут у нас позитивные новогодние выходцы Арнольд и Циллочка ))

@темы: Цитаты

---

(с) Мое

Добрее надо быть к людям. Иначе - посадят

@темы: Цитаты

---

02.01.2009 в 06:00

Пишет  Адский Загадочник:

Инструкция по применению

"…и никто из вас не спрашивает Меня: куда идешь?".
От Иоанна 16:5

Первый, кого я увидел за столько дней пути, не считая, конечно, всех тех, кто еще не решился на такой шаг, появился словно из ниоткуда. Вот только минуту назад впереди меня на дороге никого не было. Только белая разделяющая линия и полоска черного асфальта. А сейчас - он. Подобный мне. Сколько нас таких, только разве что одному Богу известно. Говорят, сто лет назад нас была всего тысяча. И это по всей планете. Когда же я решился и сделал свой первый шаг, по "ящику" сказали, что "идущих", нас ещё называют "несущие крест", приблизительно около двух миллионов. "Ого" - подумал тогда я. И был мне крест.
Догнать мужчину было несложно. Он шел чересчур медленно. Крест как-то гротескно расположился на его спине. Локти торчали над лысой головой костлявыми шишками. И я, пока нагонял его, думал: "Почему он не приспустит его на одно плечо или не возьмет за одну перекладину, как я, так намного легче, намного, всегда можно поменять плечо и руку". Поравнявшись с "однополчанином", я все понял. Его ладони приросли к дереву. Мне стало не по себе.
- Давно в пути? - спросил я, стараясь не замечать фиолетового цвета мясо, въевшееся в отполированную потом и кровью "плоть" креста.
Мужчина не ответил. На нем была ветхая, выцветшая на солнце рубашка и такие же обесцвеченные, драные штаны. Попутчик был худ до опасного, а борода, когда-то длинная и густая, тащилась за ним тонкой, еле видной паутиной. Попробовал заглянуть ему в лицо. Не получилось, мешали задранные локти.
- По-видимому, ты идешь лет триста.
- Угадал, - тихим басом прогудел он.
Обрадовавшись ответу, ещё бы - уже дней десять не слышал человеческой речи, только птиц и сигналы машин на какой-то далекой автостраде, продолжаю:
- Видел кого ещё из наших?
- Давно уже.
- Мужчина, женщина?
- Не знаю. Не понял. Долгая дорога с такой ношей обезличивает. Говорил вроде тонко. Не факт, что женщина. Хотя женщины выносливее, да у них и кресты зачастую полегче.
- Ты что, кому помогал, знаешь коль?
- Помогал. Жене.
- И где она?
- Умерла. Долго болела сначала, а потом умерла. Пришлось останавливаться. Чуть ли не руками рыть могилу. Видел, сколько могил у дорог?
- И что? Все наши?
- А ты думал.
- Рассказывают, наших многих убивают.
- И такое бывает. Церковники так вообще охоту устроили. Награда за каждый принесенный крест сто долларов.
- Почему тогда мы продолжаем идти?
- Не знаю. Мне уже поздно останавливаться. Да и кто выбрал себе этот путь - так просто не сойдет. Неспроста ведь ты "вышел" от мира. "Отошел". Крест сам сделал или…
- Разве кто знает? По мне, так я только решил твердо, что присоединюсь, проснулся наутро, крест у кровати. Взял и пошел.
- Дорогу знаешь?
- Нас всех ведь кто-то ведет.
- Не всех, но рано или поздно на истинный путь выходит каждый.
- Знаешь, кто уже "дошел"? Есть такие?
- Таких нет, потому как мы ещё идем. По пророчеству, как только кто донесет свой крест до места - всё прекратится.
- Это место похоже на череп, слышал?
- Слышал. Тот, кто был там уже - он нас и ведет.
- А мне кто-то говорил, не помню, сказали, что это что-то вроде игры. Вроде как кто первый, тому и бонус-игра. Тот и в дамках. Победитель.
- Ну…
- А кто знает правду?
- Вот именно, что тот, кто будет первый, кто дойдет, тот и узнает.
- Так всё ради правды?
- Почему, не только, хотя узнать истину, разве ты не за этим пошел?
- Я пошел, чтобы найти себя в этой чертовой жизни.
- Во-во.
- А почему именно крест, ты знаешь?
- Никто не знает.
- Странная игра получается. Ни условий, ни подсказок, ни …
- Думаешь, всё-таки игра? Тогда чья?
- Правительства. Мирового правительства. Или того лучше - компьютерная игра. Виртуальная.
- Вот это может. Мне как-то американец попался на пути. Сказал, что подозревает, что всё это эксперимент. Чей только, не знает. Проверка на прочность или ещё что.
- А цель знаешь? Финал? Гейм овер?
Он молчал метров десять, а потом, когда я уже хотел повторить вопрос, вдруг ответил:
- Там узнаем.
Я не мог долго идти с ним. Старик шел, как черепаха, да и к тому же отказался от дальнейшей беседы. Сказал, в его положении лучше беречь силы на дорогу, а не тратить на разговоры о том, чего все равно не знаешь. Оставив его, даже не поинтересовавшись, как так случилось, что руки приросли к дереву кожей и мясом, свернул на оживленную магистраль и пошел перпендикулярно дороге "триста-лет-идущего". Мне казалось "конец" где-то там, в той стороне. Быть может, и в конце этой дороги.


Из молчаливой дремоты, когда просто тащишься вперед, по инерции волоча за собой крест и ноги, меня выбил разрывающий барабанные перепонки рев грузовика. Махина неизвестной марки пролетела, просигналив, мимо на большой скорости, а водитель высунул из окна кабины руку, показал мне средний палец и, кажись, плюнул. Хорошо хоть так, а мог остановиться, и доказывай потом, что ты не верблюд. Странное дело, но люди из мира нас презирают. Ненавидят. Попадись кому из совсем уж "одичалых", прибьют и имя не спросят. У меня уже было "дело" по дороге от города с дурацким названием Баб-Ло, догнали не то байкеры, не то так - мужичьё на "харлеях", местные повелители дороги, и так отмудохали - ели ноги унес. Хорошо, крест не отняли, не сломали. Были случаи, по телику показывали (до того, как "пойти", смотрел), когда "несущих" забивали до смерти их собственными крестами. Сжигали, помню, живьем. Менты, те так вообще подлюги, как-то нагнали группу с крестами и кого машинами посбивали, кого постреляли, а над кем-то надругались и арестовали. Из крестов сложили костер и улики сожгли. Интересно, что по поводу всего этого думает правительство? Или все они заодно, и это всего лишь часть игры. "Также в условие игры входит уничтожение некоторых "участников", наиболее приблизившихся к цели. К призу". Должно быть, так. Поэтому меня тогда оставили в живых: будь я, скажем, хотя бы в километре от "места", его ещё называют лобным, убили бы на хер.
Заметил новый грузовик, теперь уже несущийся на меня. Прыжками, ударяясь головой о табличку, которая прибита на верхней перекладине креста, спускаюсь в овраг, петляющий вдоль дороги, и тут же в огненной зелени каких-то кустов натыкаюсь на парочку "своих".
Она - ей лет 40-45 в джинсах, как у меня, и в футболке, и он. Его голову она держит у себя на коленях, в груди у него дыра, которую женщина тщетно пытается прикрыть рукой, и из которой пузырями выплескивается кровь.
- Помогите нам, - женщина сидит, облокотившись на крест. Второй лежит в крови рядом, - пожалуйста, помогите!
- Что случилось? - опускаю свой крест в траву, и, честно, не знаю, что делать. Сажусь рядом с мужчиной.
- Откуда это у него?
- В нас стреляли наверху. На дороге.
- Из машины?
Она кивнула.
- Нужно остановить кровотечение.
- Пытаюсь, не могу.
- Давайте я пробегусь по округе, может, найду что.
Раненый делает непонятный жест рукой.
- Нет, - хрип вырывается из его рта вместе с кровью, - поздно. Уходите.
- Не бросай меня.
Он отталкивается от неё и закрывает глаза.
- И правда, - говорю я, - ему уже ничем не поможешь.
- Я, я... - теперь женщина рыдает навзрыд.
Не люблю я подобные сцены. Не потому, что часто сталкиваюсь, - меня пугают такие безудержные слезы. Слезы чувств. Слезы безвозвратного. Помню себя, когда умерла мама. Казалось, пролитыми слезами я выпросил, вымолил её у того света, оказалось, нет. Вообще слезами ничему не поможешь, скорей наоборот - усугубишь. Поэтому к чему они? Зачем? Так, разве что разрядиться, успокоиться.
Словно прочитав мои мысли, женщина перестала плакать. Поцеловав умершего, она взвалила на себе ещё и его крест и тихо сказала:
- Пойдемте, после стольких потерь я обязана дойти до конца.
Я заметил, как она в последний раз посмотрела на тело, и одинокая слеза скатилась по испачканной в пыли и крови шее.
- Не похороним? - спросил.
- Я не смогу пережить ещё и это. Пойдемте. Вдруг это уже близко.
- Что "это"? - почему-то задал вопрос я. И к своему удивлению услышал новый для себя ответ.
- То, что сделает тебя Богом, а мир другим. Разве вы не знали, зачем шли? И куда шли?
- Никто не знает точно.
- Почему никто? Мы с мужем много изучали, и знаем об этом немало.
- Вы знаете, с чего всё это началось?
- Это началось очень, очень давно, приблизительно в первом веке нашей эры. Знаете о таком?
- Угу.
- Было предсказано, что на Земле появится некто от Бога, который спасет всех и вся.
- Спасёт? От чего?
- От нас самих. Ну, пойдемте, тяжело держать, когда стоишь.
- Может, вы оставите второй крест?
- Я обещала ему, что мы будем там вместе.
И мы пошли по оврагу в сторону клонящегося ко сну солнца.


- Мы идем уже приблизительно около двадцати двух лет. Муж раньше делал заметки, вел календарь, но после наводнения ...65 -го года, в котором мы чуть не погибли, он потерял блокнот, и дни потеряли счет. Да это и не нужно, не важно в нашей миссии.
- Миссии?
- Вы, новенькие, все такие странные, или это у тебя по молодости? Удивительно встретить такого "зеленого" среди нас. Обычно за Богом идут уже в зрелом возрасте.
Мне нечего было ей сказать.
- В те далекие времена у людей была книга. Книга книг.
- Инструкция?
- Что-то вроде того. В ней говорилось как, что, куда, зачем, почему?.. Она отвечала на все вопросы и учила. Давала знания. Инструкция по применению. В Книге самым важным было пророчество на будущее - для нас. К несчастью, Книги не стало, как, впрочем, не стало всех книг. На электронных носителях её тоже нет. А после …125-го года люди забыли не только то, что о чём говорилось в Книге, даже названия её никто теперь уже не вспомнит.
- Вот, значит, почему никто толком ничего не знает. Играем без правил и не по правилам.
- Для кого-то эта игра может и не закончиться.
- Для того, кто дойдет?
- Кто дойдет, должен будет пожертвовать собой. Это условие известно.
- Приз - самопожертвование?
- Иначе тебе не познать всего. Иначе не увидеть, не узнать, что надо, что дальше… Ты должен забраться на крест, который нес, и с его вершины - с высшей точки земли (а то место и есть эта точка, ты не знал?) - ты увидишь Бога, ты станешь Бог.
- Что-то новенькое.
- Эти знания собраны и просеяны из миллионов слухов и предположений "несущих крест", поэтому им стоит доверять. Я в это верю. Муж тоже верил.
- А не получится так, что всё это окажется мистикой? Нет такого места, а тот, кто нас ведет, сам взойдет на крест?
- Нас ведет Бог, а идем мы за тем человеком, который уже был там, а дважды на крест не всходят - это истина.
- А это мужчина?
- Вот здесь мнения, мой дорогой, расходятся.
- И сколько идти, не знает никто.
Женщина кивнула. Она терпеливо несла на спине привязанные друг к другу два креста, и я думал про себя, что именно она заслужила быть первой. И знает она много.
- Встречал как-то наших, из Индии шли. Хотел поболтать, ни черта не понял. Они руками махают, брынкают что-то по-своему и на небо показывают. Я у них спрашиваю: "Что? Что там на небе?". Они пляшут и крестами машут. Спрашиваю: "Знаете, что на табличке креста написано? Что за языки?", тычу в буквы пальцем. Индийцы кланяться начали. Мы не много прошли вместе. Главный повернул группу на север, как их не уговаривал туда не идти, я пошел прямо, на юг. За солнцем.
- Правильно, идти нужно всегда к свету. Там, где свет, там спасение. Солнце - маяк.
- Не может быть так, что мы ходим вокруг Земли? Мимо главного места?
- Тому, кому должно, тот придет. Как пить дать.
- А сколько наших погибло от жажды, и ведь в городах даже гибли. Стучали в дома, просили попить, а им даже капли не дали.
- Так и должно быть. Чрез испытания и лишения с крестом на горбу - к победе. Разве это не смысл человеческой жизни?..
Мы добрели как раз до конца оврага, и солнце зашло. Впереди был какой-то огромнейший, со здоровенными баками и цистернами завод, слева вся в фонарях и неоновой рекламе магистраль, справа лес. Решено было заночевать в овраге, укрывшись под дорожной насыпью.
- У тебя есть что скушать?
Она была голодна.
- Я мало ем, если хотите, хочешь, могу предложить белковую пасту.
Вынул из заднего кармана джинсов питательный тюбик и отдал ей.
- Мне кажется, что кто должен выиграть, должен питаться чем-то другим. Не едой этого мира. Где в нас стреляют, и где мы умираем, - сказал, сам того не ожидая, я.
Женщину как обожгло, она бросила мне уже распечатанный паёк и сквозь зубы произнесла:
- Тогда уж кто заслуживает, должен не идти по грязи и лужам этой грешной земли, а летать. Это у вас ошибочное мнение, молодой человек. Неправильное.
Больше нам не о чем, оказалось, стало разговаривать. Она, накрывшись крестами, отвернулась от меня, я, не долго думая, тоже отвернулся и уснул.
И снилась мне всё та же дорога. Дорога вперед. Дорога в вечность.


Утром женщина исчезла.
- Больно надо.
Сказал я громко и пошел в лес.
Обидно, конечно, встречать в рядах себе подобных таких не очень людей, но это жизнь, это путь, это игра. И с этим остается только мириться.
Лес был в основном еловый, так ещё изредка попадались какие-то мне не известные деревца, но большинство…
Двенадцать повешенных на двенадцати деревьях. Я замер, ни шагу. Задушенные висели на проводах, раскачиваясь в унисон ветру. Мне захотелось вырвать, но желудок, слава Богу, пуст. Все трупы - мужчины, у всех синие лица с отвисшими черными языками.
- Мама моя.
Я побежал, прячась за своим крестом от двадцати четырех, навылупку, глаз. Все мертвые смотрели, казалось, на меня, что-то пытаясь сказать. Предостеречь? И кто они были? Просто несчастные жертвы или…
Я всю дорогу бегом искал на земле хотя бы щепку от креста. Но, похоже, повешенные - не из наших. А потом у грязного, видимо, из завода вытекавшего ручья, вспомнил, как кто-то рассказывал про двенадцать избранных, и будто они тоже играют какую-то роль в походе за… а может, все мы идем в разные места? Или пускай не в разные, пускай в одно, но все за разным? Мысль успокоила. Вдруг так оно и есть, никто ведь не знает. Там узнаем.
Утро серое и мрачное, тут еще и дождь заморосил. Отойдя довольно далеко от двенадцати повешенных, решил сделать привал, переждать дождь. И крест - не то от сырости, не то во мне силы поубавились - стал тяжелей на пару килограммов. Спрятавшись за поваленным деревом, незаметно для себя заснул и увидел, как кто-то играет в игру моего детства на старом компьютере старым джойстиком. Кто-то невидимый, большой пялился в монитор, а там - мы. Люди с крестами. Мы все идем, причем, как я подозревал, все в разные стороны, а он, тыкая кнопки, задает нам непростые задачки. На-ка, получи. Я увидел вчерашнюю женщину с двумя крестами, она выбралась на магистраль, и её тут же остановил патруль. Она крестами пыталась отбиться от двух мужчин в форме, но они выбили их у неё из рук, связали, запихали в машину. Потом я увидел незнакомого мне мужчину с крестом, который он нес, подняв высоко над головой. Его окружили маленькие, лет по десять детишки и стали бросаться специально для этого дела приготовленными камнями. Они бросали в него булыжники, пока он не сдался и, бросив крест, не убежал, куда глаза глядят. Еще я увидел попов: бородатые, сытые, в черном - они преследовали группку из пяти человек с крестами и по очереди стреляли по "мишеням". "Смерть! Смерть богохульникам!" - кричали они. Я ждал окончания игры, но не было у этой игры конца, и проснулся я со словом "богохульник", которое притащил из сна и значение которого не совсем понимал.
Как в наше время можно быть богохульником, когда известно, что Бога ещё не выбрали? Еще не дошел до места тот, кто "станет". А пока Бог ждет, что дальше. И нам ничего не остается делать…
- Ей.
Я открыл глаза. Передо мной стоял мужчина в солдатской форме с пистолетом в руках и с собакой.
- Подымайся, - велел он. Пес породы ротвейлер гавкнул. Я подчинился.
- Это твой крест?
Сначала я сказал: "нет", а потом, "то есть да".
- То есть да, нет, не мой? Или то есть да, мой?
- Да, мой.
- Замечательно, пойдешь со мной.
- Крест?
- Что? Бери с собой, конечно.
И мы пошли в ту сторону, откуда я пришел. Дождь кончился, и капало только с деревьев.
- Куда вы меня ведете?
- Туда, куда ты шел.
- Вам известно это место?
Признаться, я был удивлен.
- Ты ведь ищешь гору в форме черепа, так?
- Его еще называют лобным местом.
- Да, да, так точно. И что там тебя ждет, ты знаешь?
Я честно сказал:
- Не совсем.
Солдат улыбнулся, четвероногий друг зевнул.
- Вот вы ищите, чего, сами не знаете. Столько мучений. Истоптанных до кости ног. Слез. Потерь. Смертей. Болезней. Утрат… пуль… а ради чего - не знаете. И по чьему следу идете, не знаете. Слышали звон…
- А вы знаете?
- Мое дело не знать, а исполнять. Вы делаете свою работу, я делаю свою. Ты исполняешь то, что исполняешь, я - то же самое. Мы все исполняем волю Одного. Только вот все по-разному. Так было всегда, мой друг, так будет всегда, и незачем кого-то обвинять. К слову сказать, Бог - это штамп! Тебя, кстати, заложил твой друг с приросшими к бревну руками, помнишь такого? Предал он тебя и глазом не моргнул, и предал за копейки, не веришь мне?
Я промолчал. Я был ошарашен произошедшим. Испуган и… счастлив. Мы вышли к высокому железному забору, за которым была тишина. Черный монстр, клацая зубами, пытался меня укусить за ногу, солдат говорил и говорил без умолку.
- Знаешь, сколько у нас, таких, как ты, перебывало? Не поверишь. И откуда вы только беретесь, не пойму? Откуда столько сил и желания, стремления, мать вашу, найти, дойти. Но эт ненадолго. Скоро найдем того, кого нужно, и кранты. Главное, вовремя найти. Правильно говорю?
Я кивнул, потому что не понимал, о чем он говорит, и что я могу на это сказать.
- Правильно говорю. Недолго уже до конца осталось. Главное - найти, а может, ты он и есть, кто знает, а?
- Я не знаю, - прошептал я.
- Конечно, не знаешь. Вот прибьем когда тебя, тогда и узнаем. Да, Понтий? - обратился он к псу, тот в ответ завилял обрубком хвоста, оскалился и громко завыл.
- Соглашается, чертеняка. Он у нас при всех проверках всегда. Наш талисман. Наш компас. Наш Понти, - и солдат потрепал зубастого за ухо. - Недолго уже. Сейчас дойдем до ворот, там нас уже ждут. А знаешь, мне все это напоминает какой-то спектакль, знаешь? Видел такое? Раньше их в театрах ставили лет тысячу с половинкой тому назад. И все, что сейчас происходит, похоже на какой-то розыгрыш, будто все мы актеры и все играем, не живем. Или уже жизнь такою стала. Ты чё молчишь? Радоваться надо, дошел наконец. Нашел. Сколько идешь-то ты уже?
- Семь.
- Лет?
- Да.
- Так не радуешься чё, спрашиваю? Поди мечта всей жизни была?
- Не всей, но почти.
- Вот, а ты печальный. Хотя я понимаю. Всегда так, когда находишь то, что долго ищешь и что считаешь целью, смыслом своей жизни, при обнаружении испытываешь чувство досады. Вот оно - сокровенное, а дальше что? И это пугает. Уж лучше совсем не иметь цель и мечту, чем потом придумывать себе новые. Зачем? Но у тебя другое, сейчас ты либо будешь, либо… Game over. Понимаешь? Дай Бог, чтобы ты оказался им, а то все уже так устали от ожидания, до смерти устали ждать.
- Им?
- Да, чтобы ты оказался им. Уже недолго осталось. Ты, главное, когда будут забивать ноги, вниз не смотри. Вообще лучше, когда на крест ляжешь, сразу глаза закрой и не открывай, пока не… ну, ты понимаешь?
- Не совсем.
- И ладно, главное, глаза закрой, чтобы ни гвоздей, ни молотка не видеть, а то ещё чё станет... Когда не видишь - это лучше, уж мне поверь, столько лет этим занимаюсь. Закрой и расслабься. Недолго уже осталось, веришь?..

Автор: Игорь Корниенко.

@темы: Рассказ

---

Перечитываю Камшу. Дошел до событий в Доре. Не хочу дальше читать, нервы

@темы: Личное, Разное, Я

---

Киношное...

Фильм - класс! Мож раскачаюсь на рецензию, когда вермут добью ))

@темы: Кино

---

И снова "Рождественская"

31.12.2008 в 19:21

Пишет  Адский Загадочник:

Небожьи дети

Д

Я боюсь. Я боюсь поднять голову и посмотреть. Посмотреть на свои руки. Они лежат вдоль моего тела, по швам, и я боюсь увидеть их. Мои руки. Они, должно быть, в бинтах. Быть может, в таких же белых, как и вся эта комната. Палата. Белые стены. Белые окна. Почему за стеклом всё бело? Разве теперь зима? Здесь нет времени. Только белизна. Кровать - белая. Простыни… Белизна не имеет четких очертаний, не имеет границ. Она бесконечна и, значит, вечна. А за вечностью - Он?
Когда отходит действие лекарств, которыми меня пичкают, чтобы я хоть и медленно, но возвращался к нормальной жизни, я разговариваю с теми, кто приходит из белизны. Их четверо. Женщина в белом, с голосом и запахом ангела, немой, а может, и глухонемой старик с соседней койки, мать и - Он.
Ещё белизна родит темноту. И из этой темноты ко мне тоже приходит гость. По крайней мере я уверен, что он один. Только он хитер и коварен. Он меняет голоса. Меняет форму. Сущность. Я боюсь его больше всех. Потому что он часто говорит правду. Ту правду, которая совсем не нужна мне. Я, как и все, люблю правду, которая льстит моему уху. Но он с тысячью лиц и без лица…
Я боюсь открывать глаза. Я привык к голосам. Порой я уже не понимаю, с кем говорю. Вроде бы это та медсестра, что делает мне уколы и кормит, а может, это уже не медсестра вовсе, а тот, что… У него нет имени и миллион имен. Он может стать кем-то из членов моей семьи, а может стать драконом с огненной пастью…
Я не боюсь спать. Во снах приходит должное возмездие. И я хотел бы не просыпаться, но снова и снова меня будит темнота, рожденная белизной. Меня будит голос, требующий ответа. Требующий разговора.
А я боюсь говорить. Я боюсь говорить даже с матерью. Боюсь и говорю. Завидую немому соседу и говорю. Говорю часто сам с собой, уверенный в том, что говорю с Ним. А если теперь и Он - не он, а этот, тот, что…

А

- Вы можете рассказать, с кем говорили сегодня?
- Разве это были не вы?
- А кто я?
- Вы та самая медсестра, или вы врач? Это же вы велели привязать меня к кроватной сетке? Вы назначили мне эти дурацкие лекарства, уколы? И что это за шоковая терапия? Или что это со мной проделывают, когда я наглатываюсь этих ваших таблеток?
- Мы пытаемся вам помочь. Вот уже долгие шесть месяцев.
- Кто вы?
- Я хочу вам помочь.
- Тогда заставьте меня не просыпаться. Дайте мне получить по заслугам. Получить достойное наказание. Око за око. Зуб за зуб.
- Как раз от этого мы и пытаемся вас спасти.
- Вы не понимаете.
- Попробуйте, наконец, объяснить. Почему вы не можете смотреть на свои руки? Почему не смотрите на меня? Вы ведь хотите знать, с кем разговариваете?
- Если это не вы, а он?
- Он - это тот, с кем вы беседовали сегодня?
- Я не знаю.
- Хотите прослушать запись вашего разговора?
- У вас есть запись?
- Мы прослушиваем все палаты. Это часть лечения. Мы должны наблюдать за пациентами круглые сутки. Хорошее наблюдение - залог благотворного и правильного лечения.
- Пациент? Вы сказали…
- Да, пациент. Вы пациент нашей клиники, а что?
- Тогда вы, получается, кто?

П

Немой сосед - единственное живое существо, на которое я смотрю и не боюсь смотреть. Я чувствую наше с ним родство. Будто мы с ним чем-то повязаны. Кровью?
Я боюсь крови. Не своей. Я боюсь другой крови. Его крови. И может так быть, что мы помазаны с немым этой самой кровью?
Немой издает какие-то булькающие звуки и ползает по кровати. Такой же белой. Он связан, как и я. А в его глазах, больших, пустых… в глазах, где страх, мольба и просьба, высохли все слезы.
- Ты сколько плакал? - спросил я.
И из глаз немого старика хлынула на белизну красная жидкость.
Я отвернулся.

Р

Мне кажется, что мать и женщина с голосом и запахом ангела - одно и то же лицо. Когда Она приходит, я чувствую, что могу еще на что-то рассчитывать. Но не на милостыню. Нет. Не на пощаду. Я не нуждаюсь ни в том, ни в другом. Я должен пронести свой крест. Мать (или женщина с голосом ангела) заставляет меня поверить в справедливость.
Она говорит, что простила меня, как и Он простил, и простил давно.
Мне хочется, чтобы она повторяла эти слова снова и снова, но мне не нужно прощение такой ценой, я хочу пострадать. Хочу почувствовать всю боль справедливой мести. Хочу понять, что это такое, и сказать всем, сказать Ему: "Прости! Прости! Прости!"

О

Это всё из-за укола. Не могу даже пошевелить пальцами на ногах. Обнаженными участками кожи чувствую, как палату поглотила тьма. Слышу… Как я боюсь слышать это! Это не живое. Звук, рожденный темнотой, скорей похож на мертвый выдох старого и такого же мертвого кладбища.
Перед закрытыми глазами кресты и нечто из самого дна, извивающееся клубком змей. Мокриц. Червей…
Оно проникает в мою голову. Для него не помеха мои закрытые глаза. Ему плевать, что я боюсь. Ему на всё плевать. Князь. Повелитель мира сего.
Я боюсь его. Я хотел бы бороться. Но не могу. Он сильней, и он всё про меня знает. Знает правду. А правда - сила.
- Ты не мог поступить иначе, солдат, - шипит он, сегодня приняв вид ползучей тени. - Не мог не подчиниться приказу. Ты должен был это сделать, потому что в этом и твое спасение. И твоё.
- Как поднялась рука?..
- Так же, как она поднялась у всего полка. У всех.
- Я мог не делать этого.
- Ты поступил бы тогда против воли Бога. А ты хочешь этого? Нет, конечно же, нет. Поэтому ты бил и с каждым ударом выбивал себе дорогу в жизнь. Выбивал, а как иначе? Он сам нуждался в этом. Как и ты нуждался в противоположном. Всё в жизни взаимосвязано. Мы все повязаны. Поэтому открой глаза и посмотри, посмотри на свои руки. А хочешь, я покажу тебе свои руки?
- У тебя есть ещё руки?
- Это твои руки. Я всё делаю вашими руками, глупец. Твоими.
- Оставь меня.
- Ты плачешь, или это не слезы? У тебя ещё есть слезы? Как это замечательно. Последнее утешение. Что ж, наслаждайся. Пока. Нас-с-с-ш-ш-ш-ш…

С

"Мы - там, кроме меня, были ещё солдаты - оборвали куст - терновый, и кто-то, может, это был я, не помню, сплел для него венок. Ну, знаете, такой в несколько колец, чтоб покрепче держался. Потом кто-то притащил откуда-то багровую ткань, мы проделали в ней дыры и нацепили её на него, словно это его одежда. Он же царь. Мы - все до одного - смеялись. Издевались. Нам отдали его на растерзание. Делай, что хочешь - вот мы и отрывались на всю катушку. Я был выпивший, вообще в тот день все были опьянены вседозволенностью и его беззащитностью. Он не сопротивлялся. Мы плевали ему в лицо, а он стоял и просто молча смотрел нам в глаза. Его били. Очень сильно били. И палками, и плетьми…"

Т

The Journal of the American Medical Association описывает римскую практику бичевания следующим образом: "…орудием была короткая плеть из нескольких отдельных или перевитых кожаных ремней разной длины, к которым на некотором расстоянии друг от друга были привязаны небольшие железные шарики или острые куски овечьих костей… Поскольку римские солдаты раз за разом со всей силы били спину жертвы, железные шарики причиняли глубокие ушибы, а кожаные ремни и овечьи кости врезались в кожу и подкожные ткани. В то время, как порка продолжалась, разрывание ткани поражало внутренние скелетные мышцы и вызывало дрожащие обрывки кровоточащего мяса…"

И

- Это Ты? Почему Ты перестал приходить ко мне даже в снах? К снам я привык уже, я вновь и вновь, снова и снова переживаю тот день. День, когда это случилось. Я боюсь этого сна и жажду его. Я должен видеть его, как маяк, как клеймо, как тату, в напоминание. Я должен… Но последнее время мне не снится ничего. Это их таблетки, их методы лечения. Они лечат меня, сами не знают, от чего. Для них я простой сумасшедший. Пациент, который боится смотреть на свои руки. Который не хочет просыпаться, потому что во сне приходит наказание.
Почему Ты оставил меня, а? Без Тебя мне не справиться. Ты нужен мне. Они колют меня какой-то ерундой, и я перестаю видеть Тебя. Видеть сны. Я вижу только его - врага. Твоего врага. Своего врага. Я пытаюсь дать ему отпор, но он всё обо мне знает. Он и про них всё знает. Они только не знают, что они в его власти. Они думают, что вылечат меня. А меня не надо лечить. Ни от чего. И немого им тоже не вылечить, хоть заколись. И нас ведь таких немало. Я знаю, тот, кто выходит из тьмы, говорит, что таких, как я, много. Нас миллион. Только не все здесь. Кто где, а кто и умер уже за столько лет-то. Освободился. Я же хочу умереть, но после. После того, как… Ты? Это ведь Ты здесь? Я хочу назвать Тебя по имени и боюсь. Нет, не выдать, боюсь, что не вправе. Не имею права произносить даже букву Твоего имени. Кто я такой? Твой истязатель. Твой убийца. Знаю, что Ты не держишь на меня зла. Ты - не мы. Не я. А я хочу всего лишь одного - чтобы они позволили мне, с Твоего разрешения, испить сию чашу до дна. Ты же позволишь?
Они не помогут мне, они врачи, я пациент. Они не знают ничего. Они даже, от чего лечат, не знают. Вот и немого повезли на процедуры. Может, будут применять ток. Я однажды был на том кресле. Врачи, называется. Живодеры. А может, они и есть моё наказание, а? И мне нужно смириться? Почему Ты молчишь? Ответь. Или это не Ты, а?..

Т

"…Психоанализ имеет дело не с фактом вины, а с чувством вины, т.е. с эмоцией, которая следует за нарушением морального предписания. Более характерно для психоанализа иметь дело с невротическим чувством вины, т.е. с теми ощущениями своей виновности, которые нельзя объяснить с позиции нарушения сознательных ценностей пациента…"

С

- Это ваш голос? Вы узнаете свой голос?
- Да.
- Вы помните этот разговор?
- Помню.
- Когда это было?
- Давно. Очень давно.
- Это наша с вами первая беседа. Вы помните, как сюда попали?
- Я засунул руки в овощерезку.
- Вы пытались избавиться от рук, потому что они напоминали вам о содеянном? О чем-то плохом?
- Я боюсь увидеть на них Его кровь.
- Поэтому вы не смотрите на руки?
- На них Его кровь.
- Вы знаете, что таких, как вы, много?
- Это вам сказал враг?
- А кто здесь враг? Вы сам себе враг.
- Неправда. Враг он - не я.
- Итак, это ваш голос?

Я

"…Когда его тело превратилось в кровоточащий кусок мяса, я отправился спать. Вздремнуть. Мне предстояло ещё сопровождать его на место казни. Его приговорили к распятию. Спасли убийцу детей, а его приговорили. Зачем это было нужно и кому, не знаю. Это уже потом я прозрел, когда прибивал гвоздями его ладони. Меня мутило, казалось, что я совершаю что-то ужасное. Говорили, что он Мессия. Что он Сын, что людей исцелял и всё такое, но… А что я мог поделать? Каждый бы на моем месте поступил так же. Ну, откажись я, за меня это сделал бы кто-то другой. Или не сделал бы?.. Мы - небожьи дети. Но этого хотел Бог, ведь так? Мы исполняли его волю.
Мы были его орудием. Это наша миссия. И вот с тех пор на протяжении двух тысяч лет мы, надеявшиеся на достойное возмездие, на наказание за то, что подняли на Него руку, мы поняли, что никто нас наказывать не собирается, и мы стали отмщением себе. Почему Бог оставил нас? Почему он оставил это так, спустил на тормозах, непонятно. Мы все ждали расплаты. Ждали и не дождались. Из поколения в поколение мы рождались и умирали с чувством содеянного, с чувством вины и с окровавленными руками и… ждали. Ждали. Да так и умирали, передавая свой груз, свой крест, Его кровь своим детям. Своему будущему. Кто разорвет это? Кто положит конец рукам, благословленным Его кровью?.."

И

- Не хотите назвать его?
- Достаточно того, что я уже натворил.
- Вы про овощерезку? Правую руку удалось спасти.
- Я не про это.
- Если вам станет легче, скажу, что в этом отделении ещё с десяток ваших однополчан. Кто впихнул свои руки в комбайн, кто поджарил в духовке… Представляете? И на всех руках его кровь.
- А на ваших?
- Это звучит как приговор.
- Так оно и есть.
- Так, достаточно, сестра вколите ему двадцать кубиков, может, угомонится.
- "Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших; ибо приходят дни, в которые скажут: Блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сос… сос…"
- Вот тебе и СОС, римлянин хренов.

М

Я боюсь.
Этот новенький совсем безумен. Тот, что до него, был лучше. Вчера его увезли, и он больше не появлялся. Куда нас всех рано или поздно увозят? Может, Туда?..
Он был одним из нас. Только он мог говорить с Самим. И еще с этим. А меня называл немым. Он, наверное, догадывался, что я переборщил тогда с плевками. Мне не следовало плевать в лицо. В лицо… Я помню Его лицо. Очень хорошо помню. Я всё забыл, кроме его лица, и плевок тот помню…
А этот новенький совсем плох, тот, что до него был лучше. На руки боялся смотреть. Я тоже боюсь. Я видел его руки. И у этого слепого я тоже вижу руки. И боюсь. Я у всех вижу руки. И у врачихи, и у медбратьев. Они называют себя "медперсонал". У всех, у всех я вижу руки. В крови.
А этот новенький, ну совсем плох. Орёт, как резаный. А здесь лучше молчать. Не произносить ни слова.
Тсс…
Здесь не нужны слова. Плевки - важнее. Но и об этом - тсс…

Автор: Игорь Корниенко.

@темы: Рассказ

---

А Терри титул получил...

Молодец, дед! Заслужил!

@темы: Позитив, Разное

---

Еще одна "Рождественская сказка"

31.12.2008 в 04:09

Пишет  Адский Загадочник:

Лазари

"…развяжите его, пусть идет".
От Иоанна 11:44.

Наверное, так оно и есть, я самая младшая из всех. Правда, разницы нет никакой. Теперь ничей возраст значения не имеет. Для нас остановилось время. У нас нет возраста. Старше всех, конечно же, всё равно считается он. Лазарь. Я знала его сестер, особенно Марию. Помните, это она помазала Господа мирром, и вытерла ноги его волосами своими? С Марфой мы не виделись ни разу, а вот с Марией переписывались. Сейчас её уже давно с нами нет. Сейчас никого из того времени с нами нет. Столько тысячелетий прошло. Почти три. Это жестоко было с его стороны, мы это поняли уже давно. Но что нам остается делать? Жить. Хотя так хочется, наконец, успокоиться. Протухнуть. Истлеть. Сгинуть.
Мы не ведем счет времени. Зачем? Я уже забыла свой родной язык. Все забыли. Столько лет, столько переездов. Столько людей, стран, потерь, слез, надежд, отчаяния, ненависти, боли…
А зачем? Для чего? К чему?.. Ладно бы мы нужны были ему. Мы так и думали вначале, что нужны для каких-то высоких целей, ан нет. Он бросил нас на растерзание времени. Времени, которое не в силах с нами справиться. Брошенные. Оставленные. Забытые. Ни ему и никому не нужные. Даже друг другу. Нет, первую сотню лет казалось, всё вроде бы как ничего. Терпимо, необычно. Но прошло ещё две сотни лет и ещё два раза по столько…
Я пережила столько смертей. Похоронила стольких любимых. Выплакала столько слез… Разве это стоило всего пережитого? Нет, не стоило. Кого винить? Обвинять? Клеймить позором и ненавидеть? Его? Родителей? Себя?..
Когда это случилось, мне было около двенадцати лет, а может, и уже за двенадцать. Я тяжело заболела и умерла. Отец мой тогда был начальником синагоги, влиятельный был человек, уважаемый. В то время по стране ходил человек, называющий себя Сыном Божьим, обещанным Мессией. Он лечил людей и изгонял бесов. Отец мой отправился до него. Иисус - так звали того человека - успокоил отца, сказав: "Не бойся, только веруй". Отца же моего звали, э, дай Бог памяти, И... э, Иа… Иаир, если не ошибаюсь. Мне уже и, как выглядел он, не вспомнить… Рассказывали, что отец вернулся с Иисусом и его учениками, все вошли в спальню ко мне, к мертвой, и Христос взял меня за руки и произнес: "Талифа куми" - "Девица, тебе говорю, встань". Дальше понятно. Я ожила. Воскресла. Встала, словно и не умирала. А ведь мертвой была. Я до сих пор не забуду, как вошла в Черноту, и она поглотила меня. Растворила. Перемолола. Меня не стало. Я почувствовала, как исчезаю, а потом Чернота выплюнула меня. Часть меня. Я вернулась не вся. Где-то там осталась часть меня, быть может, и лучшая часть…
Радости, конечно, родительской не было конца и края. Они закатили гуляние на весь город. А спустя тридцать лет я хоронила и мать, и отца всё той же двенадцатилетней девочкой. Тогда я и поняла, что к чему. И всё ж наивно ждала развязки. Для чего-то ведь это ему было нужно? Я имею в виду Бога. Шли года. Сотни. Тысячи лет.
С сыном вдовы, первым воскрешенным, я встретилась сразу же после распятия Христа.
По прошествии стольких тысячелетий мы все воскрешенные, конечно же, всё друг о друге узнали. Сын вдовы был первым из нас, кто вслух в году так 1600-м признался, что хочет умереть. Что устал. Что вот уже на протяжении тысячи лет просит у Бога одного - вернуться в могилу, в гроб, в землю. "Ибо прах ты, и в прах возвратишься". Бог до сего дня игнорирует молитвы парня, а, впрочем, надежда никогда не умирает. Вот вера - это да. Моя вера умерла, и давно. Очень давно.
Последние пятьсот лет я боюсь в кого-то влюбляться. Боюсь заводить друзей. Детей. Домашнее животное… Знаете, скольких мужей, скольких детей, друзей, собак я хоронила?.. Сколько их умерло на моих глазах, на моих руках… Я заказывала тысячу гробов, обмывала тысячу любимых, просила, нет - вымаливала у собственных детей прощения за то, что остаюсь жить без них. Знаю, мне давно нужно было перестать кого-то любить. Кого-то заводить. Знаю. Понимаю. Но не могу. Я женщина, просто женщина, и я нуждаюсь в тепле, нуждаюсь в ласке, в сильном плече, в детях… Неужели из-за случившегося столько лет назад мне суждено мучиться?..
Никому не пожелаю такого. Не мочь умереть и хотеть умереть. Я проклинаю тот день. Здесь точно нет моей вины. Я уже столько всего передумала, сил нет.
Сестра Лазаря, Мария, до того, как скончаться, писала, что брат совсем плох. Ночует в гробнице, из которой его освободил Иисус. "Лазарь! Иди вон!" Что после того, как его шесть раз убивали первосвященники и саддукеи, Лазарь совсем разум потерял. Не говорит ни с кем. Молчит. Всех сторонится. Конечно, каково это быть столько раз убитым, испытать такую боль и… не умереть. Да и соседи, и горожане видят, что почём, вот и приходится нам, подобно Вечному Жиду, по Земле бродить. Бежать из страны в страну, из города в город. Потеряна наша родина навсегда. Где она? Какая именно? Там, где родилась? Или там, где могила первого ребенка? Или где?..
Я перенесла двадцать операций, чтобы превратить девчоночье двенадцатилетнее тело в более-менее женское. Не могла же я вечно оставаться взрослой женщиной-матерью в теле соплячки. Столько боли… Потом я поняла, что боль от хирургических инструментов ничто по сравнению с потерями. А потери неслись одна за другой. И всегда в бегстве, всегда под подозрением. Нас убить невозможно. Как можно убить труп? Ну и что, что воскресили? Труп, хоть ты его завоскрешай, всё равно останется трупом. Живым, правда, трупом. Потому что оттуда просто так не отпускают. Там остается часть тебя, живая часть тебя. Ты возвращаешься к жизни - мертвым. Мне удалось восстановить себя маленько. Лазарю - нет. Он превратился в самый настоящий труп. Чудовище, лишенное жизни. Живого. Он сошел с ума. Оставил нас. Он заживо похоронил себя, потому что не смог смириться. Он увидел, как погиб его народ. Он бежал к необрезанным, он смотрел, как побеждает грех, как меняется жизнь…
Самолеты, автомобили, электростанции… добили его. Я даже и не знаю, где он похоронил себя. Не знаю, как он терпит ежеминутное умирание. Там ведь под землей, в гробу, он снова и снова задыхается и… задыхается, и… продолжает жить. Молится ли он до сих пор Богу? Иисусу? Лазарь никогда не высказывал своего мнения. Он почти не разговаривал с нами, так, изредка. Поэтому, что у него там варилось в голове, ни я, никто не знает. Умри, даст Бог тебе, Лазарь. Умри, наконец, ты это заслужил. А мы за тебя пойдем дальше, может, где-нибудь там нам хоть что-то, но станет ясно…
У сына вдовы никогда никого не было. Он спал со всеми без разбора и никого никогда не любил. Он бы и на меня залез, если бы не боялся. Как-то, не помню, в каком году, на территории, кажется, Палестины, он попытался изнасиловать меня, так я ему показала, кто ловчее и грознее. Увернулась от него, выхватила из волос шпильку и, не долго думая, вонзила ему между ног в район паха. Этого мне показалась мало, схватив подлеца за шею, сдавила горло, что есть силы. Жизнь, спасибо, научила, как постоять за себя.
"Ещё полезешь, лишишься удовольствий навсегда, понял?" - прошептала я в его ухо. Он мычал от боли, а потом завалился на пол и завертелся волчком.
"Я же шутил", - заплакал он.
Мне, когда он позже откровенно признался, что не может никого полюбить, а хочет, очень хочет, стало жалко его. Я обняла его и позволила заснуть на груди. Он искренне плакал и рассказывал, как сильно любил мать. Как не мог без неё ни дня, а потом после воскрешения всё куда-то пропало. "Я даже на похоронах не плакал, выдавливал из себя слезы. Что с нами случилось? Почему? Почему мы должны гнить вечно, не умирая? Почему?" Теперь он плакал по-настоящему, и я простила ему всё. Хотя знала, что природа возьмет верх над ним. Природа мертвеца. Природа трупа. Природа восставшего из небытия.
Мы вместе строили планы на будущее, я учила его любить. Он как-то признался, что вроде бы что-то испытывает ко мне. Это было еще только в начале бесконечности. В самом её начале. Триста-четыреста лет после воскрешения.
Потом наши пути разошлись.
Я полюбила прекрасного человека, мы познакомились в цирке, где я работала воздушной гимнасткой. А сын вдовы решил пойти на флот. "Может, утону и буду лежать на дне океана, пока не выпью весь". Я пожелала ему смерти от всей души.
Скажу, что мне порой кажется: именно душу мы и оставили там. Что воскресли без неё. Но внутри меня душа живет. Я чувствую её, особенно когда она болит. А может, это потому, что я была тогда ребенком?..
С Нико, так звали моего первого мужчину, мы прожили счастливых тридцать пять лет. Я родила ему сначала мальчика, а потом двух девочек-близняшек. Нико нравилось, что я не старею. Со временем, правда, он начал бояться, что меня может не устраивать его старое тело, но я его успокоила. Мы любили друг друга - чисто, открыто, бережно. Когда же дочери стали выглядеть старше меня, я испугалась. Они задавали много вопросов, спрашивали, почему так, а я не могла им ничего ответить. И я врала. Врала, как могла. Этим и навлекла на себя гнев детей. Когда от инфаркта умер Нико, девочкам было за двадцать. Они бросили меня. Даже не оставили адреса. Только сын поддерживал со мной связь, пока не умер на моих руках в 65 лет от кровоизлияния. Девочки мои, я нашла их в России, когда им было по сорок лет, не узнали меня. В 46 умерла Мелиса, сгорела во время пожара в котельной, где работала. А семь лет спустя Ами задушил маньяк, которого так и не поймали.
Я могу рассказывать без конца обо всех своих детях, о мужьях, о жизнях, полных страданий. Я проживала сотни - тысячи жизней. Меняла людей и семьи, мужей, детей, работу, увлечения… Меняла себя.
Я была счастлива и любима… Была принцессой и поварихой, рабыней и владелицей казино… Была всем, и, и всё бы ничего, если бы не "но" - всегда и везде, со всеми и всюду я врала. Врала, чтобы не делать больно ни себе, ни близким. Врала, чтобы оставаться с любимыми любимой. Врала, чтобы оставаться человеком. Женщиной.
И при всём этом я медленно гнила. Мучилась от своих ран и болезней. Жила.
Спустя неизвестно сколько времени, больше тысячи - это точно, сын вдовы разыскал меня. Когда я его увидела, я заплакала. Я не узнала его. Передо мной стоял не человек. Да, дышал, да, моргал…
- Ты? - всё, что смогла произнести я.
- Я знаю, - всё, что произнес он, после чего рухнул на пол возле моих ног без сознания.
Он спал сутки. Я обмыла его. Господи, всё тело у него было в дырках от язв. Страшные язвы истекали черной кровью и зеленым гноем. У него больше не было носа и пениса. Не было волос, ушей и большинства пальцев на руках и ногах. А когда он, наконец, пришел в себя и заговорил, я увидела, что у него нет ещё и зубов, а рот…
- Это болезнь третьего тысячелетия. Круче СПИДа, - и он улыбнулся, как мог. - Видишь во рту у меня эти наросты? Это неизвестный природе и медицине грибок. Не дай Бог, тебе узнать, каков он в действии. Такую боль не передать. Он сжирает меня. По кусочку.
- Но как? Откуда ты его?..
- Сначала я подцепил СПИД. Мне казалось, я любил того человека. Мы встретились в Лондоне. А потом был ещё один, и ещё несколько и, всех их, мне казалось, я любил. По-своему любил. Честно, в Англии за двадцать лет я менял партнеров, ну, в среднем по десять в неделю. Мужчина, женщина - без разницы. Ты же знаешь меня. Потом были анализы - положительные. Я скрывался. Перебрался в Индию. Скитался, подыхая от заразы, по горам - Шамбалу хотел найти. И нашел.
- Нашел?
- Я знаю. Я встретил Его.
- Говори нормально, без всяких там загадок, кого?
- Ну, Бога, конечно. Кого ещё. И Он ответил на мой вопрос.
- О нас?
- Да. Он сказал, что мы - пример всем жителям Земли. Пускай посмотрят, до чего доводит вечная жизнь. Каков результат воскрешения из мертвых. Чтобы, мол, люди знали, что им выбирать. Бог опять дает человечеству право выбора. Самостоятельного выбора. Да здравствует свобода воли. Мы - что-то вроде подопытных кроликов. Что-то вроде экспериментального материала. И эксперимент, Господь обнадежил, подходит к концу. Радуйся, сестра, мы доживаем последние дни последнего тысячелетия.
- Как?
- По окончании опытов результат будет выставлен на всеобщее обозрение. Мы - все, что от нас останется после третьего тысячелетия - будем представлены пред человечеством. Оно увидит нас - людей, которые заставили вечность встать на колени.
Бог соблаговолил даже показать мне нас, какими мы будем. Мы будем живыми ранами. Живыми обрубками. Сплошными язвами и болезнями. Сплошным комком боли - пульсирующим, агонизирующим, жаждущим смерти и… Мы будем жить - в пример человеку, жаждущему вечной жизни. Мы будем жить. Потому что Иисус сказал: "И всякий живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?"
- Евангелие от Иоанна?
- Так точно. Глава одиннадцатая, стих 26-й синодального перевода, - тут сын вдовы закашлял и не переставал кашлять до тех пор, пока его не вырвало. Сгусток на полу был куском легкого.
- О, Боже.
- Ты - молоток, держишься, - прошептал он, вытирая испачканный кровью и слизью рот.
- Ага, это на первый взгляд, знал бы ты, что у меня внутри. Я уже давно не я, а заслуга пластической медицины. Всё, что у меня моего, - это только больное сердце и душа, да ещё язык. Всё остальное - не моё.
- Бедняжка, значит, скоро и тебя постигнет такая же участь, дочь Иаира. Готовься.
- Я всегда была к этому готова. А что с Лазарем, ты не знаешь?
- Бог показал мне его - решето.
- Как?
- Его тело насквозь проели черви и прочая земляная дрянь. Лазарь слеп, глух, у него не осталось ни кожи, ни органов. Скелет. Живой скелет, представляешь? - и он снова закашлял.
- Ты так всего себя выблюешь.
- Кхы, кхы, ты, кхы, права, - и на полу опять появился кусок его внутренностей.
- Наши мучения не прошли даром. Получается, так?
- Не знаю.
- Вскоре Бог использует нас по назначению.
- Вот именно, использует. Он всех использует по назначению! Всех!
- Что ты предлагаешь? Мы же сами ждали, когда он вспомнит о нас. Это наша миссия. Наша…
- Ты как хочешь, а я не собираюсь быть выставочным экспонатом в его музее. Не хочу. Навыставлялся. Пускай ищет других подопытных. Я ухожу.
- Куда?
- Для начала попробую ещё раз кремироваться.
- Это у тебя уже будет какой раз? Двадцатый? Нет? Сто двадцатый? Он не даст нам. Мы его. В исполнение воли его. Для этого мы тут. Для этого мы воскресали.
- Прекрати. Не хочу больше о нем ничего слышать. Я найду способ не попасться ему в руки, поверь мне.
- Это невозможно. Это наш удел. Наша обязанность. Предназначение…
- Я ухожу. Прости.
И сын вдовы ушел. Я слышала, как он кашлял в подъезде. Я прокричала ему: "Вернись", но он, конечно же, не вернулся. Даже не хлопнул на прощанье железной дверью.
С тех пор прошло уже без малого двести лет. Последние строчки, которые вы читаете, я писала на протяжении этих самых долгих и мучительных лет. У меня больше нет ног, нет рук, я пишу, зажав карандаш в зубах. А зубы крошатся. И вижу я только одним глазом и только, когда полная луна. У меня букет самых разнообразных болезней, особенно по женской части. В общем, этого и следовало ожидать. Разлагаясь, протухая - живу. Врачи пытались мне как-то помочь - без толку. Говорят, у меня проказа. Поместили в лепрозорий и ждут моей смерти. Наивные, я переживу ещё ваших внуков. И внуков ваших внуков.
Я стала жутко желать встречи с сыном вдовы. Он снится мне каждую ночь. А что если ему и впрямь удалось скрыться от него. Удалось умереть. Я завидую ему. Я жалею, что не догнала его тогда - двести с копейками лет тому назад. Жалею. Зову его. Кричу - а у самой и языка-то давно нет. А недавно мне приснилось детство. Я уже тысячу лет не видела снов из детства. А вчера приходили какие-то люди и сказали, что завтра меня повезут в какое-то место.
"Пускай все посмотрят на это", - это последние слова, которые мне посчастливилось услышать до того, как я оглохла совсем.

- И вытащите из этого куска мяса карандаш. Смотреть больно.

Автор: Игорь Корниенко.

@темы: Цитаты

---

Серьезно..

30.12.2008 в 20:10

Пишет  Адский Загадочник:

Убить Мымру (Шесть диктофонных записей)

ДИКТОФОННАЯ ЗАПИСЬ 1

- Почему вы это сделали?
- Нам казалось, так будет лучше для нее самой.
- Вы понимали, на что шли?
- Не знаю, наверное, не совсем.
- Назовите свои имя, фамилию и отчество.
- Я уже называла.
- Пожалуйста, повторите.
- Конова Мария Николаевна.
- Год и число рождения.
- 10 ноября 1980 года.
- Хорошо.
- Что?
- Ничего. Для вас ничего.
- Меня посадят?
- Вас всех посадят.
- Но мы помогли ей.
- Чем?
- Спасли от жизни. Она… Она бы не выжила в условиях этой жизни. Нашей жизни.
- Вашей жизни?
- Да. Выживает сильнейший. Она бы рано или поздно, но все равно погибла.
- Какая чушь!
- Нет, это так. Если бы вы знали ее, вы бы… вы бы…
- Я бы?..
- Вы бы сами убили ее, дабы спасти.
- Вы взяли на себя смелость решать за Бога, кому стоит жить, а кому нет?
- Не я одна.
- Как это произошло?
- Она довела нас до ручки.
- Что она сделала?
- Призналась моему парню в любви.
- Кто ваш парень?
- Никита.
- Самсонов?
- Он самый.
- И что дальше?
- Мало того, что она опять надела свое "бабушкино тряпье", так она еще… Она никогда ни с кем не разговаривала. Вечно ходила с опущенной головой, хмурая, молчаливая, бледная. Всех бесило ее спокойствие. Она была как бы выше нас. В своей нищенской скромности. Это нас бесило. Ей было впадлу разговаривать с девками о пацанах. Ей было впадлу показать новое белье. Не уверена, что оно у нее было хотя бы непотрепанным. Она была, как монашка, серьезная, честная, нелюдимая. Мымра, одним словом.
- Кто придумал ей эту кличку?
- Я… Я уже даже не вспомню, как-то сама вдруг появилась и прицепилась. К ней, я скажу, она подходила, как ничто иное, как ее серое платье старухи, как ее вечно грязная коса с желтой лентой, ее ногти. Боже, видели бы вы ее обгрызенные ногти! Мне, честно, было ее порой жалко, но она сама во всем виновата. Когда кто-нибудь начинал ее жалеть или по-доброму заигрывать, шутить с ней, как-никак мы вместе учились целых два года, она грубила, просила нас перестать, а то и плакала. Уходила куда-то в неизвестность и пропускала занятия, нам за нее влетало.
- В день убийства вы разговаривали с ней?
- Вы имеете в виду лично меня или нас всех?
- Лично вас.
- Я заступилась за своего парня. Я понимаю, любовь штука такая, но зачем же навязывать себя? Она… Да ни одна нормальная девушка не подойдет к парню первой и не скажет: "Люблю".
- Может, она сделала это из-за отчаяния?
- Она сделала это назло, специально.
- Почему вы так считаете?
- Поверьте мне, она хотела умереть. Честно, клянусь. Она сама меня попросила об этом.
- О чем об этом?
- Мы… Я… Я ее ударила по лицу, слегка, за Никиту-лоха. Вечно он не мог за себя постоять. Сказала ей, чтобы не совалась, куда ее не просят. Потом замахнулась, чтобы ударить еще, а она… Она не отвернулась, не прикрылась, понимаете? Она будто бросила мне вызов. Подставила другую щеку. Меня это взбесило. Я заорала ей в морду, всю жизнь белую, как у коровы, не накрашенную: "Чего ты хочешь, сучка, чего?! " И она ответила мне: "Умереть".
- Как она сказала?
- "Умереть. Я хочу умереть".
- Что было потом?
- Потом я толкнула ее и сказала, что… Что в чем-в чем, а в этом мы ей помочь сможем. Развернулась и ушла.
- Где были все остальные?
- Кто?
- Ваши друзья.
- Рядом.
- Перечислите их поименно.
- Никита, Жанка, Лиза, Коля, Ната.
- Потом?
- Потом я рассказала о ее просьбе. Понимаете, мы поняли, что это на руку нам всем. Она же страдала, мучилась по жизни - никому не нужная серая мышка. Мымра.
- Вы решили, что..?
- Мы решили ей помочь.
- Как?
- Убить ее.
- И что дальше?
- Но это было не убийство. Она нам разрешила. Вы же… вы же читали ее записку?
- А вы читали?
- Я? Да.
- Сможете повторить по памяти?
- Нет.
- Хорошо. Итак, вечер пятницы. Вы вшестером собрались на задней площадке школы. Как среди вас оказалась жертва?
- Мымра?
- Мымра.
- Сама пришла.
- Как, вот так вот, ни с того, ни с сего, взяла и пришла?
- Да, клянусь вам.
- Девочка, которая два года избегала встреч с вашей компанией, вот так вот вдруг, ни с того, ни с сего взяла и сама к вам пришла?
- Она пришла сама, она хотела… Хотела умереть. Мы… (плачет).
Конец записи.

ДИКТОФОННАЯ ЗАПИСЬ 2

- Она была Мымрой, самой настоящей Мымрой, господин следователь. Или вы психиатр?
- Назовите свое ФИО, год и число рождения.
- Гоненко Николай Владиславович, 1980 год рождения, 1 марта.
- Что убитая сделала лично вам?
- Она меня бесила.
- Просто бесила?
- Ну, я один раз попытался с ней закрутить. Помацал ее чуть в углу - она такой визг подняла, кричала, как безумная, что-то похожее на молитву. Потом и того - грохнулась в обморок.
- Что сделали тогда вы?
- Я убежал.
- Она, что сделала она?
- Вот именно что ничего. Она даже родокам своим не рассказала.
- Разве это плохо для вас?
- Даже и не знаю, я неделю ходил, как в Чечне. Думал: все, п…
- Не выражайтесь, пожалуйста.
- Ну вот, а она…
- И из-за этого вы решили присоединиться к своим друзьям и тоже пырнули ее ножом?
- В общем-то, да. То есть нет, была еще куча всяких мелочей. Она же была Мымра.
- А вы знаете, что означает это слово?
- "Мымра"-то?
- Да, "мымра".
- "Мымра", она и есть "мымра". У нас в школе была только одна Мымра, и она два года училась в нашем классе.
- Вы не знаете точного определения?
- "Мымра" - это как вроде кикиморы, чмориха такая, гонза затюканная, неряшливая.
- Спасибо. Вы знали, что убьете ее, вечером в четверг?
- Мы давно поговаривали об этом.
- Об убийстве?
- О наказании, точнее. Мымру нужно было наказать.
- Как именно?
- Ну, поколотить.
- А про убийство - кто первый произнес это слово: "убить"?
- Убить Мымру? Не знаю, оно пришло само.
- Как это?
- Ну вот пришло, и все. Сидели, пиво пили, курили, и вдруг бац - а не убить нам Мымру?
- Это было в четверг?
- Нет.
- Когда?
- Вечером в пятницу после разговора Машки с Мымрой.
- Вы присутствовали при этом разговоре?
- Да, мы с Никитичем всегда тусуемся вместе с Машкой и Жанкой.
- Жанна ваша подруга?
- Нет, что вы!
- Лиза?
- Спали два раза, и все.
- То есть вы просто друзья?
- Да.
- А как вы оказались на школьной площадке?
- Пришли допивать пиво.
- Много вы выпили?
- Литра полтора на ряху.
- Как там оказалась жертва?
- Мымра пришла сама.
- Вы уверены?
- Бля буду.
- Что было потом?
- Мы пошли с ней на стадион. Там есть заброшенная будка. Мы там частенько попиваем, тискаемся.
- Она пошла с вами и не сопротивлялась?
- Да она даже не пикнула.
- В будке что произошло?
- Мы попытались дать ей выпить. У нас там был припрятан спирт, а, она, сука, разлила полбанки. Я стукнул ее этой банкой. Заставил покурить - она закричала, и… и… и… Все.
- Что значит "все"?
- Жанка запихала ей в рот какую-то тряпку, Машка достала откуда-то нож… (длинная пауза).
- Кто ударил ножом первый?
- Не помню.
- А если постараетесь?
- По-моему… по-моему, это была Маша.
Конец записи.

ДИКТОФОННАЯ ЗАПИСЬ 3

- Карлова Жанна Ивановна, 1981 год рождения.
- Это вы дали кличку "Мымра"?
- Нет.
- Она вам не нравилась?
- Кто?
- Ваша жертва.
- Она не жертва. Мы были жертвами.
- В чем выражалась ваша жертвенность?
- У Мымры были эти мерзкие туфли старушечьи, с таким тупым носом и квадратным каблуком. Когда она шла по школе, раздавался такой ужасный стук - он разрывал ушные перепонки. БУМ-БУМ, как поступь сатаны.
- А вы верующая?
- Да.
- Православная?
- Да.
- Продолжайте.
- Что именно?
- Расскажите о ваших отношениях.
- У нас с ней не было никаких отношений. Она сторонилась нас. Строила из себя целку. Невинная дева Мария в неглаженом сером балахоне. От нее всегда пахло старьем - нафталин это был, что ли? Она ставила себя лучше нас. Да, она неплохо училась, контрольные списывать не давала. По крайней мере мне. Не давала, даже когда я у нее их просила.
- А вы вежливо просили?
- Конечно.
- Она перешла в ваш класс в конце 9-го?
- Да, переехала из какого-то города.
- И вашей компании она сразу же не понравилась?
- Она не понравилась всему классу, всей школе.
- Почему?
- Не понравилась, и все. Бывает ведь так: вроде человек ничего такого и не делал, а ты его с первой минуты уже ненавидишь. Вот и здесь было так же. Она даже и говорить толком не умела, базаром не владела, шепелявила что-то. А чуть на нее наедешь, спросишь шутки ради, поугорать просто: "Че, Мымра, трусы-то постирала? ", она ревет.
- Вы издевались над ней?
- Разве это издевательство?
- А что?
- Мы шутили, угорали.
- Правда, что вы приблизительно год назад сняли с жертвы нижнее белье и выкинули в форточку?
- Не я одна.
- Кто вам помогал?
- Лизка, Машка, Валька, кажется. А, нет, Натка. Да. Еще Наташка.
- Но белье снимали вы?
- Да. Девки держали ее за руки.
- Вы надели ее плавки ей на голову?
- Ну…
- Надевали?
- Я… Ну… Не совсем…
- Что значит "не совсем"?
- Я ей давала их… их… понюхать.
- Зачем?
- Она мылась-то раз в месяц.
- Откуда вы это узнали?
- От нее пахло как-то, и эти длинные жирные волосы, собранные в косу, и вечная перхоть на плечах. Она была, как позорище всем девушкам земли.
- Ох, даже так?
- Мымра!
- Вы о содеянном не жалеете?
- Не знаю.
- Вы, когда жертва отказалась с вами пить спирт, запихали ей в рот кляп?
- Да, я.
- Это были ее…
- Это была тряпка, которую я подняла по дороге к месту.
- К месту?
- Да, мы это так называли - контора, место, штабик.
- То есть это была простая грязная тряпка со свалки?
- Да.
- Вы заставили ее написать эту записку?
- Не заставили.
- Она написала ее сама?
- Не совсем.
- Кто-то водил ее рукой?
- Но она еще была жива, дышала.
- Какой по счету были вы?
- Второй.
- После Марии?
- Да.
- Вы ударили жертву в грудь?
- Нет, в живот.
- Кто ударил ее в лицо?
- Не помню.
- Честно?
- В лицо ударила тоже я.
- Вы ударили ее ножом два раза?
- Три.
Конец записи.

ДИКТОФОННАЯ ЗАПИСЬ 4

- Я не хотела ее убивать, честно, поверьте мне (плачет).
- Почему вы это сделали, Наталья?
- Я думала, что они не смогут, что просто попугают и отпустят. Она была неплохой девушкой. Молчаливая, стеснительная. Ну и что, что плохо одевалась, зато она была умная. И то, что в Никиту влюбилась - за… за это же не убивают…
- Почему же вы не заступились за нее? Потому что она была Мымрой?
- Нет, нет, я ее даже так не обзывала. Ни разу не обзывала. Я испугалась. Я… я знала, что если не она, то я, я тоже была мымрой. Только я подлезла в их кружок, втесалась вроде. Прогнулась. А так… Так бы на месте нее я… Я должна была… могла… могла оказаться. И быть сейчас мертвой. Я…
- Вы боялись их?
- Да.
- Кого больше?
- Всех. Но главарь у них Маша. Она очень жестокая. И Жанна. А Никита, он просто идет на поводу у Машки. Вы знаете, как втихаря ее все называют, Машу? Вдова. Имеется в виду черная. Сама же она себя называет Лилит.
- Первая Ева-демон?
- Не знаю, но что-то вроде того.
- Вы ударили ножом последняя?
- Ножом? Нет. Я… Я прибила ей ноги к доскам.
- Чья идея была распять девушку?
- Общая.
- Общая?
- Да, мы решили дать ей возможность вознестись.
- Воскреснуть?
- Ну да. Как, как… (плачет). Вы рассказали все маме?
- Я ваших родителей еще не видел.
- А расскажете?
- Вы сожалеете?
- Конечно, видит Бог, я… Я уйду в монастырь, постригусь. Я не смогу жить. У меня кровь на ладонях, до сих пор я чувствую ее. Она… Ее не смыть никогда, вовек.
- Вы заставили написать ее записку перед распятием?
- Да.
- Кто водил ее рукой?
- Мы все.
- Вы знали ее родителей?
- Только… только один раз видела (плачет). Господи, прости меня, Господи, я клянусь, не знала, я не хотела. Гвозди… гвозди мне всунула в ладонь Маша, и… и я… я думала, что… и думаю, что распятие было спасением. Кровью ее, кровью Мым… Мымры будем спасены и мы, и… и она. Она не заслужила этого - она была, а теперь ее нет. Господи… (плачет). Может, распятье ее вознесет, а? Как вы думаете, она воскреснет?
- Не знаю.
Конец записи.

ДИКТОФОННАЯ ЗАПИСЬ 5

- Я записываю наш разговор.
- Я уже это понял.
- Вы не против?
- Пожалста.
- Вы Самсонов Никита Игоревич, 1980 года рождения?
- Да.
- Вы, конечно же, знаете, что вас обвиняют в убийстве?
- Знаю.
- Расскажите, пожалуйста, почему вы это сделали.
- Она мне нравилась.
- Кто?
- Мымра.
- Нравилась?
- Даже больше.
- Больше?
- Я любил ее. Любил, как никогда никого не любил - ни Машку, ни мать, никого. Только ее, понимаете?
- С трудом.
- А вы вообще хоть кого-нибудь любили?
- Сейчас не об этом. Вы убили ее из-за любви?
- Если бы не я, если бы не… Я не хочу ни о чем говорить. Не хочу. Не хочу говорить ни с вами, ни с ними, ни с кем. Я буду говорить лишь с ней… Я пойду за ней…
- Что вы..? Остановитесь! Стойте! Что?.. Санитары!!! (Кричит) Кто-нибудь, у него лезвие! Никита! Самсонов! Нет, вы… нет!..
Конец записи.

ДИКТОФОННАЯ ЗАПИСЬ 6

- Мы боялись ее правоты. Мымра была чище нас, мы этого боялись. Боялись, что настанет время, и мы будем носить такое же тряпье, как она. Пахнуть так же нафталином, думать только о… правильном. Она была правильной - противоположностью всем нам, выскочкам, слабакам, придуркам, шлюхам. Она была сильнее, несмотря ни на что. Ни на слезы, ни на обиды. Мы не могли ей простить этого.
- Мы или лично вы?
- Я - это мы, мы - это… (длинная пауза). Воткнуть нож в человека, передавая из рук в руки, несложно, процесс объединяет. Распять тяжелее - до этого надо еще додуматься. Когда мы поняли, что натворили, мы решили очиститься распятием. Мы знали, что дает распятие, мы все читали Библию. Поэтому нашли гвозди, собрали их за стадионом. Доски сколотили. Тело, а Мымра еще дышала, само легло на крест. Но прежде чем пригвоздить, мы взяли ее руку и, вставив в пальцы Мымры ручку, написали эту записку, и чернила смешались с кровью… Я не помню всю записку целиком. Мы все были немножко пьяны. Но зато помню конец: "Боже, Боже, зачем ты меня оставил? ". Этой фразой мы рассчитывали на наше, а главное, на Мымрино спасение. Мы раскаиваемся.
- Один из вас покончил с собой.
- Мы все так кончим, если она не вернется. Сны добьют нас всех до конца. Вы видели сны, полные крови?
- Нет.
- А мы видим их каждую ночь. Закрываем глаза и видим кровавые сны днем.
- Сейчас бы вы пошли на убийство… Мымры?
- На убийство - нет, на распятие - да.
- То есть вы все равно бы ее распяли?
- Да.
- Почему?
- Она же… Неужели вы так ничего и не поняли?
- Чего именно?
- Я не хочу больше говорить. Выключите эту штуку!
- Подождите, чего именно я не понял?
- Мы хотели спастись. СПАСТИСЬ! (Кричит).
- Ах, спастись, убив Мымру?
- Да, Мымру, Мымру! (Плачет).
- И последний вопрос, можно? (Молчание) Назовите себя.
(После долгой паузы).
- Имя мое Легион (сквозь плач). Потому что нас много!
Конец записи

Автор: Игорь Корниенко.

@темы: Рассказ

---

Упс...

Копался в диске "Мира Фантастики" за январь, а там саунд.
Я влюбился в эту музыку с первых тактов. Надо еще..

Emilie Autumn - By the sword

http://butt-head.ru/listen/74717/

@темы: Музыка, Позитив

---

Красиво..

30.12.2008 в 02:05

Пишет  hadzog:

18.12.2008 в 23:59 Пишет  Тиренд:

и правда тебе так плохо?
хочется упасть, зарывшись лицом в мягкий ворох прошлого?
заплакать так, как плачут дети -
безутешно и искренне, свернувшись калачиком под одеялом?
падай.

и начинай отжиматься. (c)

@темы: Цитаты

---

То-о-оторо!!!!

29.12.2008 в 16:25

Пишет  NoNamy.:

Беркутявая скульптура

@темы: Аниме, Фото

---

28.12.2008 в 18:27

Пишет  hadzog:

С новым счастьем, любимый город!

@темы: Интересности, Разное, Фото

---

Флэшмоб

2008

Знакомство года: Максимка
Фильм года: "Темный рыцарь", разумеется
Блюдо года: Пельмени, мля
Напиток года: Пиво, ибо "Мед" давно не привозят
Ощущение года: страх
Язык года: русский
Экстрим года: Надеяться, что все обойдется.. всю весну
Концерт года: BSB, 7 декабря. Не был, но часто всплывает ))
Интерес года: Америка 20-х
Мечта года: Мечта неизменна уже два с половиной года
Город года: Куда ж я отсюда денусь то?
Места года: "Лэйтианский" полигон, ДК Ленина, дом
Открытие года: Процесс стрижки - это эротично
Персональное событие года: Таня родила
Исполнитель года: Канцлер
Песня года: "Слезы и Кровь"
Лучшая поездка года: Лагерь
Традиция года: Гулять с Таней
Настроение года: Минор
Разочарование года: Второй "Сталкер", третий "Фоллаут"
Вещь года: Тоторо ))
Человечище года: Таня
Вопрос года: "А за что ты их (людей) не любишь?"
Погода года: Дождь
Цвет года: Серый
Время суток года: Сумерки
Книга года: "Пир стервятников" (кровищща)
Одежда года: Джинса
Кафе года: Престо
Фраза года: Люблю тебя (как всегда)
Цитата года: "Зима близко!"
Переломная дата года: май
Константа года: Люблю - это константа
Встреча года: СМСки (весело)
Запах года: ЕДА!!

@темы: Флэшмоб